Татьяна Замировская - Смерти.net [litres]

– А если я умру, – умирая от смеха, спрашивала я, – ты тоже будешь так рассуждать?

– Ой, ну перестань, – шипела С. – Мы же с тобой много общаемся, я тебе столько всего рассказываю, я про тебя все знаю, мы обсуждаем новости всякие постоянно. Мне будет не хватать общения с тобой. Это всё для того и придумали, чтобы, если нам не хватает человека после смерти, мы могли с ним общаться. Но тетки-то мне хватало! В смысле – ее отсутствия.

Тетку мы не жалели, хихикали над ней, однажды во время вечеринки С. вышла в туалет, а я пьяная схватила ее коммуникатор и активировала входящий запрос от тетки, потому что мне это показалось просто гомерически смешным. С. вначале чудовищно на меня кричала, даже разлила стакан с водой прямо на стол, хотя потом говорила, что хотела выплеснуть коктейль мне в лицо, но не осмелилась.

– Да я ей уже ответила! – кричала я, бегая вокруг стола (С. пыталась отхлестать меня полотенцем). – Успокойся! Я просто решила узнать, о чем она захочет с тобой поговорить!

Тетка захотела рассказать С. о ее, С., детстве. Там был какой-то важный сюжетообразующий, фундаментирующий биографию момент, как ей теперь казалось в ее одиноком послесмертии. По мнению тетки, которая, несмотря на два образования в области информационных банковских систем, одно время маниакально читала книжки по нейробиологии и нарушениям развития (боялась, что у нее родится ребенок с такими нарушениями, – в итоге никакой не родился вообще, отсюда и одиночество, дружно решили жестокие молодые мы), и вот, по ее мнению, родители С. пропустили в девочке ранний детский аутизм, и поэтому теперь у С. проблемы с отношениями (то, что она была не замужем в свои тогдашние тридцать три, тетка рассматривала как проблему с отношениями). С. даже поболтала с ней несколько дней, благодарила за такую внимательность, отмечала: да, и правда, в детстве она всерьез отвечала на риторические вопросы и часто не могла правильно расставить слова в предложениях, зато книжки на полочках всегда расставляла правильно – по цвету корешка, в формате инверсивной радуги. И действительно не смотрела в глаза тем, с кем общается, потому что не понимала, где на лице человека глаза и где там в лице конкретно сам человек. С. думала, что, если она признает свою преодоленную (но не до конца) детскую аутичность, тетка отстанет, но она не отстала. Выяснилось, что тетке было интересно общаться именно с ней, а не со своими немногочисленными друзьями и родителями С.: с теми было скучно, она и при жизни-то успела с ними наобщаться, как она смущенно призналась терпеливо выслушивающей ее С., а вот с ней как-то не довелось, и теперь наверстывает.

– Я вот думаю, плохо все-таки, что у меня детей не было, – признавалась тетка. – Сейчас мне кажется, что ты мне как ребенок. Я же много сидела с тобой маленькой, когда тебе месяца три было, – мама твоя работала тогда, а я была студенткой. Я взяла в библиотеке кучу книжек по психологии младенцев – с психологией тогда все отлично было – и сидела, читала часами. Иногда даже забывала тебя покормить, если честно, так зачитывалась.

– Она хочет, чтобы я ей вообще всю свою жизнь рассказала! – продолжала С. – Какого хера я буду рассказывать свою жизнь какому-то сраному роботу! Я ей и при жизни-то не рассказывала ничего, тетка и тетка, на Рождество придешь, подарки подаришь, баночку соли для ванны с прованскими травами – все, отработала! А теперь какой-то программе, какой-то разбухшей коллекции информации на каком-то сервере – которая свято уверена, что она тетка и есть, – я должна рассказывать такие, блин, вещи, которые я даже живой, теплой, генетически верной мне тетке не рассказала бы ни за что! Да какое тетке! Я бы и тебе многое из того, о чем она меня спрашивает, не рассказала бы!

На С. даже насели ее родители: тете одиноко, она жалуется, ну что тебе стоит.

Она не человек, парировала С., ей только кажется, что ей одиноко, потому что при жизни она думала, что одиночество – это так.

Милая моя рыжеволосая ведьма С., я бы теперь тебя просто задушила.

(Стоит ли говорить, что после того, как я умерла, я наотрез отказывалась писать С., почему-то желая отомстить за бедную тетку, которую я тут же разыскала в свои персональные первые одинокие недели и, сияя от самодовольства, пересказала ей всю жизнь прелестницы С. в самых грязных подробностях – тетка, кстати, оказалась милейшей старушкой, мы с ней почти подружились.)

Да, С. постучалась ко мне первой – но я не спешила отзываться. После смерти иначе относишься ко времени – никакой поспешности. Или у тебя просто нет префронтальной коры мозга, чтобы совершать импульсивные необдуманные поступки.

Это вопрос любви, милая моя С. Когда любишь человека, даже в виде генетически несоразмерного самому себе кластера на чужеродном сервере черт знает где, он для тебя по-прежнему тот самый, живой и теплый.

С. меня все-таки любила, мстительно подумала я в прошедшем времени. Буду теперь с ее теткой чаи гонять. Такая эволюция любви – дышит, где хочет.

А вот с мамой я списалась сразу после того, как умерла и обнаружила себя в интернете для мертвых. Списалась я одновременно с обеими, хотя меня волновала только биологическая – в этой истории вторая все-таки осталась за кадром. Маме вначале было тяжеловато, по ее словам (она не сразу призналась, первое время была со мной подчеркнуто цинична), но потом как-то успокоилась.

– Закончилась моя роль биоматери, и теперь я тебе нейромать, пока сама не умру, – триумфально сообщила мне она. – И тогда я стану тебе никто. Потому что мы все друг другу на самом деле никто.

На мои вопросы о том, стало ли ей легче из-за возможности со мной общаться и созваниваться, она отвечала уклончиво.

– Пережить смерть ребенка можно, – рассуждала она. – Но копирование в этом не помогает и даже не дает надежду. Оно дает просто какое-то утоление в смысле того, что скучаешь, конечно. Смотришь: вот же она, всё как раньше! И это как-то влияет на боль, да. Но не помогает ране затянуться быстрее, затягивается она от другого. В общем, это хорошее болеутоляющее, но плохое ранозаживляющее. Поэтому я философски на все смотрю: ну, вот моя дочь, полностью идентична сама себе, классно.

– В смысле – идентична? Это я! Это я и есть!

– У меня нет вопросов к тебе о том, ты это или не ты. Но я сама в связи с этим всем под вопросом, понимаешь?

Я пошла в мать, это очевидно. Разговаривая, мы как будто переливали из одной черной воронки в другую бездонную пустоту непознаваемости.

Про мужа она сразу отказалась говорить – он ей никогда не нравился (вот вопрос: почему? теперь-то, наверное, ясно, почему!), поэтому ее не удивило, что он не хочет со мной общаться.

– Мама, я и так живу как в гетто! – кричала я. – Сходи к нему да выясни все уже! Почему он мне ничего не пишет? Даже ты пишешь, хотя ты против копирования – а он-то за! Мы с ним семь лет регулярно копируемся!