Кристофер Прист - Сны об Уэссексе. Фуга для темнеющего острова [сборник litres]

Изобель не выдержала и расплакалась. Я попытался утешить ее, но она меня оттолкнула. Пришлось стоять и ждать, пока она успокоится. Разговор складывался не так, как я ожидал. Салли все это время наблюдала за нами с противоположного края поля.

Наконец Изобель немного успокоилась.

– Послушай, – сказал я, – чего тебе больше всего хочется?

– Тебе-то какая разница?

– И все-таки скажи.

Она тяжело вздохнула.

– Мне хочется, чтобы все снова было как раньше.

– Как дома в Саутгейте? Со всеми нашими скандалами?

– И со всеми женщинами, с которыми ты пропадал по ночам.

Изобель знала о моих похождениях на стороне, но ее обвинения давно меня не задевали.

– И это, по-твоему, лучше? – спросил я. – Ты правда так думаешь?

– Да, я так думаю.

– То есть наша семейная жизнь тебя полностью устраивала и ты правда хочешь все вернуть?

Я тоже задавался этим вопросом. Свой ответ у меня был: наш брак закончился, даже не начавшись.

– Все что угодно… лишь бы не так, как сейчас.

– Изобель, это не ответ.

Я уже приготовился сообщить ей свое решение. Да, понимаю, жестоко ставить человека перед фактом, особенно когда он в таком состоянии, но по крайней мере это выход из положения, которое ненавистно нам обоим. Только я хотел идти вперед, тогда как она хотела повернуть время вспять. С другой стороны, а какая, собственно, разница?

– Хорошо, тогда предлагаю разделиться, – сказала Изобель. – Ты вернешься в Лондон и попробуешь найти нам жилье. Я заберу Салли, мы доберемся до Бристоля и будем ждать от тебя вестей. Что скажешь?

– Нет, ни в коем случае, – не раздумывая ответил я. – Салли я тебе не отдам. Ты не сможешь ее защитить.

– Что значит не смогу защитить? Я ее мать!

– Быть матерью не значит быть способной на все.

Прежде чем отвести взгляд, я увидел в глазах жены неподдельную ненависть. На самом деле, я изменял ей не потому, что искал кого-то получше, а потому, что это создавало между нами дистанцию. Не потому, что мне чего-то не хватало в нашем браке, а потому, что у меня не было сил жить в нем. Да, началось все с неудовлетворенности в постели – виной тому какие-то личные проблемы Изобель, – но со временем это перестало быть главной причиной. Семейные трудности накапливались снежным комом, и в итоге я уже не знал, как с ними справиться. Свою вину я, конечно, не отрицаю. Именно поэтому ее гнев и вызвал у меня одновременно и обиду, и раскаяние.

– В общем, я все сказала. От тебя вариантов явно не дождешься.

– Почему же? Как раз наоборот.

– Да? И что же ты предлагаешь?

Вот теперь я все ей сказал: Салли остается со мной, а она пусть отправляется в Бристоль в одиночку. С собой она может взять большую часть денег и столько еды и снаряжения, сколько нужно. Почему я так решил, спросила Изобель. Я ответил без обиняков, мол, брак наш окончательно распался и в нынешней общественной обстановке сохранять его незачем. Верить, будто прошлое можно вернуть, значит, обманывать себя, а это только навредит будущему дочери. Кроме того, со мной Салли в безопасности. Когда же все закончится, мы оформим развод официально, и я стану опекуном Салли.

– Так, с меня хватит, – ответила Изобель и ушла.

Когда у меня наконец появилась возможность рассмотреть украденную винтовку, я вспомнил, что у нас есть патроны как раз для этой модели. Они хранились у Рафика, поэтому про оружие пришлось рассказать.

Если не ошибаюсь, патроны были у него все время, сколько я в группе, хотя откуда – неизвестно.

Мы беседовали наедине. Рафик сказал, что патронов всего двенадцать, а также посоветовал немедленно избавиться от винтовки – ради общего блага. На мой вопрос «почему» он просто напомнил, что недавно в качестве наказания за незаконное хранение и ношение огнестрельного оружия снова ввели смертную казнь.

– Да где сейчас соблюдаются законы? – возразил я, хотя, признаться, эта новость меня порядком встревожила.

– Что ж, тогда тем более: каждый сам за себя.

– В таком случае иметь винтовку лучше, чем не иметь.

– Как посмотреть, Уитмен, – произнес Рафик, глядя мне в глаза, что было для него нехарактерно.

Про себя я пришел к выводу, что он просто завидует. Вооружись мы раньше, стал доказывать я ему, смогли бы защитить женщин. Зверства по отношению к беженцам усиливаются, надеяться нам не на кого, только на самих себя.

Рафик парировал: да, нас часто задерживают и допрашивают, зато, в отличие от других групп, не избивают, не кидают в тюрьму, не пытают и не насилуют – потому, что считают нас безвредными. Ни на одном обыске у нас не нашли ничего опасного.

Я сказал, что беру всю ответственность на себя. При угрозе поимки или ареста я тут же спрячу винтовку, а если не получится, то сознаюсь, мол, никто, кроме меня, про нее не знал.

В конце концов Рафик уступил, хотя патроны решил придержать. Отдал он их мне только через день.

Я разобрал винтовку, прочистил и смазал ее, потом потренировался в прицеливании. Стрелять не пробовал, чтобы не тратить патроны и не привлекать внимание шумом. Один наш товарищ немного разбирался в оружии. Он сказал мне, что винтовка дальнобойная и мощная, а также спросил, не проходил ли я стрелковую подготовку.

Постепенно я стал замечать, что иерархия внутри нашей группы немного изменилась.

Я приехал в город до обеда, когда подготовка к празднику подходила к концу. С центральной площади убрали все автомобили, и теперь там гуляли люди. Трудно было даже представить, что в обычные дни здесь не протолкнуться от машин, направляющихся к побережью.

Перед магазинами, чьи фасады выходят на площадь, устанавливали деревянные прилавки с товаром. Тут и там рабочие на лестницах развешивали гирлянды. Чуть ли не каждое окно было украшено цветами. В самой широкой части площади, напротив муниципалитета, разбили небольшой парк аттракционов: детскую карусель, горку, качели-лодки и призовые киоски.

В соседнем с гостиницей переулке остановился большой автобус, из него вышли пятьдесят-шестьдесят пассажиров и направились в ресторан, отделанный под эпоху Тюдоров. Я дождался, пока все войдут внутрь, и зашагал в противоположную сторону, подальше от центра, бродить по улочкам между домами.

Когда я вернулся на площадь, праздник был в самом разгаре.

В первый раз я увидел ее у витрины с кожаными сумочками. В те годы девушки носили платьица из очень тонкого материала с подолом сильно выше колена. На ней было как раз такое, бледно-голубого цвета. Мне девушка показалась очень красивой. Я направился к ней через площадь, но она уже отошла и затерялась в толпе. Я постоял немного у магазина с кожей, надеясь разглядеть ее среди народа, затем переместился в проход между тиром и киоском, где метали шары.