Рина Шабанова - Наперегонки с темнотой

После этих слов Джонсон долго прожигала меня изучающим взглядом. Им она словно хотела проделать в моем черепе сквозное отверстие, чтобы заглянуть затем внутрь и убедиться, что я ничего не утаиваю. Я уже готовился к следующему витку ее расспросов, как она вдруг сменила пластинку.

– Я правильно понимаю, Джон, что два года назад у вас умерла жена?

Теперь я опешил вконец. Эта высокомерная, заносчивая женщина-инспектор из особого отдела уже основательно действовала мне на нервы и лишь усилием воли я сохранял остатки самообладания. Испытывая настойчивое желание послать ее куда подальше, подчеркнуто спокойным тоном я спросил:

– Какое это имеет отношение к случившемуся?

– Сейчас вы один воспитываете дочь? – не реагируя, поинтересовалась она.

– При чем здесь моя жена и дочь? – срываясь на крик, взревел я.

Не стоило этого делать. «Спокойнее. Просто отвечай на ее тупые вопросы и все», – мысленно настраивал я себя, но чувствовал, как от сдерживаемой ярости в теле каменеет каждый мускул. Когда Билл положил ладонь мне на плечо, я вздрогнул от неожиданности.

– Успокойся, Джон. Это всего лишь вопросы, – с напором проговорил он.

По его застывшей позе, а также сурово сдвинутым к переносице бровям я уловил желание помочь. Всем своим видом Билл открыто предостерегал меня от опрометчивых слов. Глубоко вобрав в себя воздух и затем шумно выдохнув, я посмотрел Джонсон в глаза и ледяным тоном произнес:

– Да, моя жена умерла от острого лейкоза два года назад. И да, я один воспитываю дочь. Родственников у нас нет.

– Понимаю, Джон, – нисколько не изменив выражения на холеном лице, так же холодно проронила она. – В вашем досье указано, что год назад вы попали сюда за драку и оскорбления в учебном заведении вашей дочери. Тогда вы напали на Олби Миллера и его жену. Все верно, Джон? И насколько я могу судить из отчета, вы были пьяны. Это ведь не первая ваша драка в состоянии алкогольного опьянения?

Я молчал, поэтому Джонсон как ни в чем не бывало продолжила:

– Кроме прочего, из того же досье следует, что в двадцать лет вы привлекались к ответственности за вождение в нетрезвом виде, в девятнадцать за драку, а в семнадцать за мелкое хулиганство и нарушение общественного порядка. Еще раньше у вас случались и другие, более мелкие правонарушения. А в двадцать два года вы и вовсе были замешаны в краже со взломом. Впрочем, вина не была доказана, но тем не менее… Я все правильно перечислила?

Рефлекторно мои руки сжались в кулаки, а правая нога начала дергаться вверх-вниз, производя при этом повторяющийся шаркающий звук. Опомнившись, я заставил себя остановиться.

– К чему вы клоните, инспектор?

Сдерживать все нарастающий гнев мне удавалось с огромным трудом, но теперь я опять говорил спокойно.

– Отвечайте на заданные вопросы.

– Да, мы с Миллером повздорили и я ударил его. Он оскорбил мою дочь, поэтому я взорвался. И да, я признаю, что был пьян. После смерти жены у меня был непростой период, но сейчас я с ним справился. Вот только мне не понятно, каким образом это относится к делу и тем более не понятно, зачем вы напоминаете о том, что случилось пятнадцать лет назад?

Все перечисленное ей являлось правдой, за исключением чуши про кражу. С ней дурацкая история вышла. Мой школьный приятель повздорил с подружкой и спьяну решил влезть к той в квартиру. Ее не оказалось дома, тогда он не придумал ничего лучше, как вынести кое-что из принадлежащего ей барахла, а после притащить его ко мне.

Когда все вскрылось, меня, невзирая на существование надежного алиби, привлекли как подельника. Шло долгое разбирательство, но в итоге за неимением улик меня оставили в покое, а ему впаяли срок. С подружкой он так и не помирился, а впоследствии отправился за решетку во второй и даже в третий раз.

– И часто у вас бывают вспышки неконтролируемой агрессии, мистер Уилсон? – с ехидством полюбопытствовала Джонсон.

С холодным интересом я рассматривал ее лицо и размышлял, что такие как она специально идут работать в органы власти. Они упиваются чувством собственного превосходства, наслаждаются возложенными на них полномочиями, испытывают извращенную радость от применения жестокости и силы. Будучи облечены законом, эти люди видят в своих согражданах лишь вереницу покорных баранов, которых при любом удобном случае можно подвергнуть запугиванию, шантажу или принятию нужных им решений и действий.

Сейчас я прямо кожей ощущал, какое удовольствие ей доставляет мой допрос. Давить на людей, заставлять их испытывать страх, наблюдать, как они ломаются под градом дебильных, ничего не значащих вопросов – вот что ей двигало. Придя к такому выводу, я окончательно взял себя в руки и невозмутимо сказал:

– Никогда. Тот раз был единственным.

– То есть, сегодня ночью вы полностью контролировали свои действия? – впившись в меня своими холодными, как лед глазами, вкрадчиво спросила она.

В этот миг меня словно укололи сразу сотни тонких иголок, а в голове пронеслось: «Осторожно!»

– Я думаю, инспектор, мне следует подумать об адвокате. Извините, но больше добавить мне нечего.

Она еще раз с хищным блеском в глазах взглянула в мое лицо и после недолгого молчания произнесла:

– Удивлена, что вы не сделали этого до сих пор.

От ее слов внутри меня будто лопнула струна, отвечающая за способность сопротивляться. Я не собирался сдаваться, но так устал, что мне стало плевать, о чем она скажет дальше. Окончательно расслабившись, я опустил на колени разжавшиеся кулаки и заранее зная ответ, спросил:

– Я задержан?

Еще некоторое время Джонсон разглядывала меня ничего не выражающим взглядом, а потом вновь принялась за бумаги. Она молчала около минуты, мне же казалось, будто прошел по меньшей мере час. Наконец, вволю наигравшись моей перед ней беспомощностью, она встала, закрыла папку с досье и с подчеркнутым безразличием изрекла:

– У меня есть все основания на ваш арест, мистер Уилсон. До предъявления официальных обвинений вы будете содержаться под стражей в здании окружной тюрьмы.

Пожалуй, это был единственный вопрос, на который она ответила за все время допроса. Будничным тоном Джонсон зачитывала мои права, а я сидел оглушенный мыслью о том, как воспримет все Терри. До того, как она объявила об аресте, у меня еще оставалась призрачная вера в благополучный исход, но теперь та растаяла без следа.

– Вам понятны ваши права, мистер Уилсон? – как сквозь плотный туман донесся до моего слуха ее равнодушный голос.

Не скрывая ненависти не только к ней, но и ко всей правоохранительной системе в целом, я молчаливо кивнул.

Глава 8

Стены моей одиночной камеры были окрашены в унылый серо-бежевый цвет. Окна, либо другие источники дневного света отсутствовали. Из мебели имелась металлическая лежанка с жестким матрасом, стол, табурет, а также умывальник и унитаз. Все оказалось намертво приварено к бетонному полу.