Алексей Рожков - Космические Робинзоны

Нет, я бы так и сделал, повезло так повезло, но… Тогда я и услышал первый раз в жизни этот зудящий голос в голове, даже не голос, а ощущение. Непреодолимое желание благородства, будь оно неладно. Как будто кто-то подсказывает, подталкивает, чтобы сделать чего-то хорошего… Эх, если бы не это…, впрочем, обо всём по порядку. В нашей группе была ещё одна девочка. Невзрачная такая, в очках, с нелепыми кудряшками, всегда в одном и том же в бедненьком, ситцевом платьице, из очень небогатой семьи. Никто с ней не общался, не дружил и никто бы её не выбрал на танец. И так мне, Сашка, жалко её стало, что заиграло во мне рыцарство, и подбежал я ней, как водится, поклонился головой, взял её руку в свою, и весь месяц вынужден был быть её кавалером на танец новогодний, что мы разучивали. Танька помню посмотрела на меня в тот момент с ненавистью, видимо обиделась, гордая очень была. А потом, хоть нас жизнь постоянно сводила – и в одном классе мы учились, и гуляли в компаниях одних и тех же, а контакта с ней не было. Видимо нанёс я этим ненужным величием души обиду её самолюбию.

Сколько раз я пожалел об этом случае! Сколько раз сердце в пятки у меня уходило, когда Танька мимо проходила уже в старших классах, созревшая, красивая, да ещё умница, отличница, и при деньгах, родители у неё были какие-то там козыри. Вот так и упустил я своё счастье, Александр, во всём моё благородство, да воспитание виноваты, да голос этот в голове… А Танька потом уже на меня внимание вообще не обращала, мальчик у неё был взрослый, на машине, качок, комерс, как тогда было модно. А я что, так… одноклассник без гроша в кармане.

Но это потом, а в пятом классе я ещё питал надежду завоевать сердце признанной школьной красавицы. Пользуясь своим общественным положением кассира и старосты, я придумал хитроумный план, что возьму билеты в цирк на место рядом с ней. Мечтал, как мы будем сидеть рядом, я одену свои лучшие джинсы, белую рубашку, буду неотразим… Ну короче фантазия играла по полной, но увы моим мечтам не суждено было сбыться… Отомстила мне Танька. Как-то прознала она что ли, или почувствовала, женщины же «чувствуют», что я с ней хочу в цирке вместе, как козырь, на самых лучших местах сесть… Я же как кассир билеты покупал для всего класса и распределял. Отдал я тогда ей этот билет с напускной важностью, неприступностью и холодностью. А у самого сердце трепыхалось, как трусы на ветру на верёвке, а душа в пятки уходила от одного взгляда на неё.

*****

Помню тот злополучный вечер, как будто он был вчера. Я пришёл тогда в цирк весь разодетый, в приподнятом настроении. Целую неделю до этого ночей не спал, всё мечтал, как мы с Танькой будем вместе рядом сидеть, что я ей буду говорить, каждое слово продумал. В животе бабочки летают целыми стадами. Короче прилетел я на крыльях любви, сел на своё законное жениховское место, где рядом по моему замыслу Танькино было. А её всё нет. Я уж нервничать начал… И вдруг, уже и представление-то началось, протискивается между рядов, и идёт ровнёхонько ко мне классный двоечник, хулиган и бузотёр, но внешне очень симпатичный мальчик – Дениска Дерапонтов по прозвищу «Дера». А садится этот самый Дерапонтов ровнёхонько на самое Танькино место. Я по началу делаю вид, что ничего не происходит. Только спустя пять минут начинаю елозить на стуле, сижу как на иголках. Еле до антракта дотерпел. Не удержался, спросил Деру:

– А ты как сюда попал? Ты ж вроде денег на билеты не сдавал?

– Дак мне Танька Худяева билет свой подарила. Представляешь, ровно за час до представления, вот повезло! Сама главное позвонила и отдала, бывает же такая удача! Никогда в таком пышном цирке не был, а что, ты её что ли ждал?

– Да нет, конечно… Это я так…

Ещё больше покрасневший, уже пунцовый как рак, я сидел, вжавшись в кресло. Ни клоуны, ни собачки, ни львы, ни гимнасты под куполом цирка меня не радовали. Я, считая минуты, ждал только одного – когда же проклятое представление закончится, чтобы поскорее убежать без оглядки от стыда и позора. Вот так мне Танька-то и отомстила. А может и не специально она, может просто не замечала меня. Ох не ведала эта зазнайка, чего мне стоили эти билеты. Я же за них можно сказать жизнью рисковал, вот если бы знала она их тайну, точно бы пришла.

*****

А с деньгами на билеты, действительно произошла невероятная история, которая и перевернула всю мою дальнейшую жизнь, о ней я расскажу тебе чуть позже. Благодаря ей, уже спустя годы, я твёрдо принял решение уехать из Союза и не быть тварью дрожащей. Мы, дети Питера, советские школьники, в те годы были предоставлены сами себе. Сами ходили в школу, сами возвращались домой, делали уроки, посещали секции, бегали по дворам, гуляли где нам вздумается. Так жизнь была устроена. Спокойно было, время было не столь криминальное, как потом, в девяностые. Такие слова как «маньяк» и «похищение детей» были чем-то из ряда вон выходящим, чем-то капиталистическим, западным, а в нашей школе, в нашем дворе, такого отродясь не бывало. Хотя конечно бродили в детском народе страшилки про чёрную машину в чёрном городе, на которой было написано «Смерть пионерам». Они передавались из уст в уста, только в темноте, шёпотом, при свете свечей, чтобы было страшно, хотя все и понимали, что это просто выдумки. Страна Советов поголовно работала с утра до вечера, детей родители видели только после прихода с заводов, но несмотря на это они были совершенно спокойны, ведь весь Союз – одна большая семья. В то время в большинстве квартир не было даже телефонов, это считалось непозволительной роскошью. На крайний случай, далеко за детским садиком, стояла телефонная будка, с неработающим квадратным железным телефоном-автоматом. Внутри неё на металлической пластине был нарисован страшный дядька с оторванной трубкой в руке и написаны слова, навсегда врезавшиеся мне в память:

«Стой! Трубку не смей срывать!

Представь, у тебя заболела мать!»

Трубки тем не менее всё равно не было, как в общем-то и «двушки», чтобы оплатить разговор. Мы, советские дети, всегда выпрашивали монетки у прохожих сов.граждан:

– Дяденька, дай две копейки! Маме надо срочно позвонить!

После пяти таких дяденек аккумулировалась сумма в размере десяти копеек, а это уже, извините, капитал. На него можно было купить на железнодорожном вокзале молочное мороженное в бумажном стаканчике с деревянной палочкой. Кроме как на вокзале, во всём городе мороженного было не найти, дефицит. Поэтому ехали мы со школьной братвой на вокзал на трамвае, в котором делали вид, что бросаем деньги в кассу, а сами денежку зажимали в кулачок и отрывали бесплатные билетики. Так же мы очень любили передавать деньги на проезд от других пассажиров, пряча драгоценные три копейки в руке, отрывая тётеньке билетик, а денежку оставляя себе. В наивном и добром Советском Союзе времён застоя всё было построено на доверии. Лишь один единственный раз нас, пацанят, раскусил с билетной аферой, да оттаскал за уши какой-то военный дядька. Всё хотел в милицию сдать и родителям сообщить, да пожалел, уж больно жалостливо мы все плакали и просили: