Анна Семироль - Одержизнь

– Да, месье Каро, – мелодично звенит женский голосок.

Снова шуршат бумаги, громыхает отодвигаемый тяжёлый стул. Женщина в кабинете тихонько ойкает, голос хозяина кабинета звучит неразборчивым шёпотом. Жиль опускает глаза, долго сверлит взглядом кусок каменной плитки у ног. Швырнуть бы его в окно, насладиться испугом семейки Каро, драпануть от охраны через изгородь… Нет, Жиль. Стой и жди. Скоро она должна выйти.

«А она ли это? Будто мало прислуги в этом доме, которую можно безбоязненно зажимать в своём кабинете», – сомневается мальчишка.

– Иди. – Голос Бастиана Каро звучит мягко, почти нежно. – Машина будет готова через пять минут.

Пригнувшись, Жиль пробегает под окном и ныряет в заросли плюща. Внимательно глядя под ноги, чтобы не споткнуться о мощные одревесневшие стебли, он быстро перемещается в угол сада, где стена ниже и перемахнуть через неё – дело секунд.

«Лишь бы никого не было по ту сторону», – думает мальчишка, ловко взбираясь по толстым стеблям.

Прыжок – и Жиль мягко, как кошка, приземляется посреди тротуара. Повезло: он спрыгивает за спиной прогуливающейся с дочкой мадам, а не перед ней. Женщина оборачивается, на лице удивление.

– Здрасте, – невинно улыбается юный Бойер, делая вид, что поправляет шнуровку лёгких ботинок. – Споткнулся вот…

Мадам таращится с недоумением, и Жиль с тоской думает, что на улицах Ядра невозможно быть незаметным. Улиц всего пять, с толпой не сольёшься – её просто нет, только редкие прохожие. Как Жиль уяснил, здесь ходить пешком принято, только прогуливаясь с детьми. Всюду тебя возит личный шофёр.

«Хорошо, что у нас его нет, – с облегчением думает подросток. – Смотришь на местных – ленивых и толстых, – и дико становится, бр-р-р. Нет ничего лучше, чем ходить на своих двоих. Хотя с велосипедом быстрее, конечно».

Велосипед ему на день рождения подарили Вероника и Ксавье. А раньше приходилось вставать в половине пятого утра и добираться до Второго круга гиробусом. И потом досыпать на особенно скучных занятиях.

Из-за угла доносится бодрое цоканье каблуков по мощёной дорожке. Мальчишка вздрагивает, поворачивается на звук и замирает, ожидая. Она?..

Строгая белая блуза с коротким рукавом и воротничком-стойкой. То ли длинная юбка, то ли просторные чёрные брюки-хакама. В руках несколько папок, из которых торчат серые листы бумаги. Косы расплетены, волосы закручены в толстый жгут и уложены на макушке. На солнце видно, что она тёмно-русая – как Акеми. Светлее, чем Кейко.

Японка останавливается на краю тротуара в двух шагах от Жиля. Оглядывается в сторону гаража: ждёт, когда водитель подгонит электромобиль. Жиль понимает, что времени у него мало.

– Мадемуазель! – окликает он девушку.

– Я?

Она оборачивается, вежливо улыбается. Миг – и в её взгляде читается узнавание:

– Ты же Бойер, верно? Простите… вы.

– Ты, – поправляет Жиль и отступает к стене – где тротуар не просматривается из дома. – На минуту. Пожалуйста. Это важно.

Голос по-дурацки дрожит. Жиль и сам не может понять, почему так волнуется. На юном личике японки недоумение, она хмурится.

«Глаза точно как у Кейко, – проносится в голове. – Но она не Кейко же…»

– Пожалуйста. Только не на виду у… – он кивает в сторону дома.

Девушка пожимает плечами и подходит к Жилю:

– Да?

Он смотрит на неё во все глаза, как на чудо. Спохватывается, отводит взгляд. Краснеет.

– Ты же не Кейко? – с трудом выдавливает он.

– Нет, – улыбается девушка.

– Кто тогда?

– Я Мицуко Адати. С Кейко мы родня по матери. Похожа, да?

Жиль сглатывает, кивает. Снова поднимает на японку глаза. Тонкие руки, запястья, украшенные простенькими браслетами с металлическими бубенчиками. А вот серьги у девушки дорогие. Точно не поделка Третьего круга. И блузка не из простеньких: ткань очень тонкая, заметно, что под блузкой ничего нет.

– Не надо так меня разглядывать, – неожиданно твёрдо просит Мицуко.

Жилю становится стыдно, и он окончательно теряется. Молчит, смотрит под ноги. Слова внезапно куда-то улетучиваются.

– Вы спросили, что хотели, месье Бойер? – мягко интересуется девушка.

«Жиль, соберись. Ты её тут караулил два часа – и ради чего?»

Мальчишка сжимает кулаки так, что ногти впиваются в ладони. В голове слегка проясняется.

– Что ты делаешь в доме Каро? – спрашивает Жиль.

– Работаю, – просто отвечает она.

– Ты понимаешь, кто твой хозяин? – Внезапная вспышка злости делает мальчишку смелее. – Ты же не можешь не знать, на кого работаешь, да? И не можешь не знать, кто убил Кейко. И ты согласна работать на мразь и убийцу?

Она расправляет плечи, исчезает с лица выражение учтивой покорности. Губы трогает усмешка, взгляд становится острее. И Жиль понимает, что стоящая перед ним девушка куда старше, чем выглядит. Старше Акеми года на три, если не больше. И за наивным почти детским личиком кроется нечто… От чего Жилю на душе легчает.

– Меня никто не обижает, – певуче отвечает Мицуко. – Никто не удерживает силой. Вы зря волнуетесь за меня, юный Бойер. Хотите меня спасти? Напрасно.

Жиль по-детски недоуменно моргает.

– Но… как можно оставаться с… с тем, в ком столько зла?

Поскрипывая подвеской, от дома Каро отъезжает электромобиль. Мицуко делает шаг к краю тротуара. Поворачивается к Жилю, снова улыбается. Мальчишка чувствует себя так, будто понял, что путает сладкое и горькое.

– А что такое «зло», месье Бойер?

– То, что нельзя простить.

– Такого не существует. Простить можно всё, изменив либо человека, либо своё к нему отношение.

Машина останавливается, поравнявшись с японкой. Мицуко открывает дверцу рядом с водителем, медлит несколько секунд, поглядывая на Жиля.

– Вы же смогли простить отцу Ланглу смерть Ники Каро. И город тоже смог. Я же хочу простить Бастиану смерть Кейко. С умением прощать жить светлее. Когда-нибудь и вам придётся об этом задуматься.

Девушка садится в машину и уезжает. Жиль смотрит ей вслед, пока электромобиль не скрывается в арке ворот КПП.

«Как такое может быть? Она что – сумасшедшая? Как можно вообще хотеть простить убийцу? – негодует он по дороге домой. – И как можно сравнивать отца Ксавье с этим Каро? Одно дело – Учитель, который выполнял приказ, отданный Советом. Другое – мерзавец, подстроивший гибель моих родителей, развязавший войну с Третьим кругом, сгубивший Кейко. И Веро. Я никогда не захочу простить ему Веро. Я никогда его не оправдаю. Такая мразь измениться не может, чокнутая эта Мицуко! Она не слышала, что говорила о нём моя сестра. И не знает, почему Амелия родного отца боится! Он и её сожрёт, дурищу самоуверенную…»

Дома он застаёт Софи Робер с маленьким сыном. Они с Вероникой сидят на диване в гостиной и что-то обсуждают. Амелия лежит на ковре и старательно рисует Мишеля мелками сразу на трёх листах бумаги. Жиль бросает короткое «здрасте», ловит суровый взгляд сестры, проходит на кухню попить воды. Невольно прислушивается к разговору в гостиной.