Альбина Шагапова - Для тебя моя кровь

Может быть, я и впрямь плохой учитель? Может быть, я сделала неправильный выбор? Как же надоели эти вопросы без ответа! Как же я устала, а ведь ещё только вторая четверть началась.

Словно услышав мои невесёлые мысли, несколько учительских голов повернулись в мою сторону. В зале раздалось хмыканье, смешки, маскирующиеся под кашель. Все знали, кого имеет в виду директор, в чей огород камешек. Щёки мои запылали. Как же я ненавидела эту особенность своего организма, когда в самый неподходящий момент лицо накалялось, подобно сковороде, сердце начинало яростно трепыхаться в грудной клетке, а по телу пробегала дрожь. Всем вокруг сразу же становилось ясно, что та или иная тема разговора меня волнует, пугает, злит, обижает. Чтобы читать мои эмоции, как книгу, и телепатом быть не нужно.

Ну и как, спрашивается, в таком состоянии мне идти к детям, как объяснять новую, довольно сложную, тему?

– И ещё, дорогие мои коллеги, – раздавался, будто бы из под воды голос Аркадия Кондратьевича.– Предупреждаю вас о том, что коммерческая деятельность в стенах школы строго запрещена. Мы должны показывать детям своё бескорыстие, свою чистую, незамутнённую низменными чувствами любовь. А что они видят перед собой? Я к вам обращаюсь, Наталья Николаевна?

Наташа, учитель математики ткнула меня в бок, скорчив рожу и высунув язык. Затем, тут же приняв вид благовоспитанной леди, звонко отчеканила:

– Я, как и множество моих коллег могла бы согласиться с вами, если бы наши зарплаты стали чуточку побольше. Знаете ли, я люблю кушать мясо, а не пустые макароны, а зимой люблю одеваться тепло, а не мёрзнуть в осенних ботиночках и куртке на все времена года.

Я завидовала Наташе. Она никогда не краснела, не робела, могла сказать человеку всё, что о нём думает, независимо от того, кем он является, подругой, сварливой соседкой, родственником или начальником.

Ученики её побаивались, но уважали, а она даже после ссоры с кем -либо, оставалась весёлой, беспечной, и готовой вновь общаться с тем, с кем только что ругалась.

По залу разлилась напряжённая тишина, все ждали ответа директора.

Прозвенел звонок в коридоре, затопало по лестницам множество детских ног.

– Вы недовольны решением триумвирата о зарплате учителей? Вас не устраивает существующий строй? Это вольнодумство, милочка, которое карается законом. И я, как добропорядочный гражданин обязан подать рапорт.

Голос Кондратьевича был нарочито спокойным, вкрадчивым. По его лицу, круглому, желтоватому, с редкими седыми усиками расползлась хищная улыбка акулы, предвкушающей сытный ужин.

Наталья поняла, что на сей раз перегнула палку и теперь сидела притихшая, напуганная, втянув голову в узкие плечи.

– Ну что же вы замолчали, Наталья Николаевна? Где же ваша смелость? Так страшно потерять низкооплачиваемую работу? А вы, уважаемые коллеги от чего притихли?

Глаза– буравчики, зашарили по побледневшим лицам педагогов. Энергия всеобщего страха стойко зависла в воздухе, протяни руку, и дотронешься до липкой паутины с тухловатым запашком – Может кто-то ещё не доволен своей зарплатой? Может быть, кто– то мечтает свергнуть триумвират и вернуть довоенное время? Кого ещё, кроме Натальи Николаевны, я могу заподозрить в шпионаже в пользу вражеского государства?

По лицу Наташи растеклась мертвенная бледность, нервно задрожал подбородок, зрачки расширились. А директор продолжал разливаться соловьём о том, что не нужно никогда терять бдительности, что коллектив не смог заметить дурных наклонностей Натальи Николаевны и теперь, пожинает плоды..

Учителя испуганно прятали глаза, кто разглядывал носки собственных туфель, кто лепнину на потолке, кто деловито уткнулся в свои бумаги.

В учительской, когда по близости не наблюдалось ни завуча, ни директора, каждая из учительниц, будь это молоденькая девушка, или пожилая матрона, считала своим долгом пожаловаться на низкую зарплату, на нехватку денег, на усталость, ведь после работы, нужно было репетиторствовать. А вот сейчас все замолчали, словно их совершенно устраивает такое положение вещей. Мол, они покладистые, законопослушные, а вот Наташка…

А ведь никто из них даже и не сочтёт себя предателем, после этого совещания потянутся в Наташкин кабинет с сочувствующими речами, предложениями попить чайку.

Отринув сомнения, я поднялась и постаралась произнести, как можно ровнее, хотя голос мой в подобных ситуациях всегда дрожит и напоминает комариный писк:

– Аркадий Кондратьевич, звонок уже прозвучал, а у меня сегодня первый урок в девятом «А», и тема очень важная « Величайшая война человечества».

Было слышно, как многие сидящие в зале облегчённо вздохнули. Плечи Наташки расправились, и я успела поймать её благодарный взгляд.

Директор, даже как -то поспешно, кивнул и, скомкано попрощавшись, разрешил всем разойтись по своим рабочим местам.

Наши с Наташей кабинеты располагались по соседству, и мы вместе отправились в свои классы.

–Ты меня спасла – прошептала мне на ухо подруга.– Спасибо тебе.

– Да ладно, ерунда,– постаралась я ответить как можно безразличнее , хотя душа моя ликовала, от осознания того, что мне удалось немного помочь другому человеку, удалось перебороть свою робость.

Ещё бы в класс уверенно войти и не наткнуться на очередную шалость милых деток, вроде масленой лужи у доски. На одной такой луже я поскользнулась ещё в сентябре, когда впервые вошла в класс. Это был мой первый рабочий день. Я с трепетом ждала его, ведь в моём представлении молодого специалиста, дети были милыми комочками энергии, шумными, весёлыми, стремящимися к знаниям. Я отыскала много интересной информации, ведь, заниматься только по учебнику так скучно, подготовила игры, помогающие не только отдохнуть детям от урока и немного расслабиться, но и закрепить полученные знания.

Разочарование было сильным, до боли, до слабости в руках и ногах, до едких слёз. В пятом классе меня никто не желал слушать, дети шумели, переговаривались друг с другом, делились впечатлениями о проведённых летних каникулах. Седьмой и восьмой классы встретили угрюмым молчанием. Девятый «Б» и вовсе на урок не явился, а в девятом «А», я поскользнулась на масленой луже, порвала новые колготки, испачкала светлую юбку и больно ударилась коленом. Сквозь брызнувшие из глаз слёзы боли и обиды, я видела искажённые злорадными улыбками детские лица, слышала наполненный призрением смех.

–Вот это мужик!– голос подруги ворвался в мои мысли. – Чего это он у двери в твой класс делает?

Я взглянула в ту сторону, куда был направлен восхищённый взгляд Наташи.

Там, прислонившись к стене, стоял молодой мужчина, широкоплечий, с пшеничными волосами, собранными в небольшой хвост на затылке. Массивный подбородок, прямой нос, цепкий прищуренный взгляд , зелёных глаз, мышцы, бугрящиеся под белой расстегнутой до середины груди, рубашкой. Да уж, тут было от чего терять дар речи и стоять с открытым ртом. Но вот только меня это совершенно не волнует. Я давно уже простилась с детскими мечтами о красавцах, ясно осознав несбыточность подобных грёз. Даже если выдвинуть такое дурацкое предположение, что он явился с целью познакомиться с какой-нибудь молодой учительницей, то у меня в любом случаи нет шансов. Вот Наташа, совсем другое дело. Стройная, высокая, яркая брюнетка, со смуглой кожей, с выразительными шоколадными глазами. А я? Так, мышь белая, низенькая, пухленькая, с тусклым тёмно– русым пучком на голове. А сегодня, как назло, даже подкраситься не успела.