Юлия Волшебная - Эмоции в розницу

Но раньше я не задумывалась о том, насколько дома алéксов и эмпатов отличаются внутри.

Апартаменты Грега оказались в четыре раза меньше по площади, чем мои. Я насчитала всего пять помещений – комнату гигиены, столовую, и ещё три небольших комнаты для разных нужд. Основное, что бросилось мне в глаза, когда я заглянула в ближайшее помещение – это огромная двуспальная кровать, стоящая посреди комнаты. Я и не предполагала, что такие ещё существуют и искренне считала этот предмет мебели пережитком: алéксы всегда спят раздельно и не нуждаются в просторных кроватях.

Следующее, что я заметила – поначалу, мельком и лишь впоследствии более подробно – это изобилие цветовых акцентов в интерьере квартиры Грега.

И в интернате, и в колледже, и в доме родителей, и в моих собственных апартаментах стены, пол и мебель всегда были выдержаны в однотонной серо-белой гамме. А у Грега по всей квартире в самых неожиданных местах были «разбросаны» разноцветные пятна: плетёные коврики под ногами, вязаный плед на диване в гостиной, горшки с живыми цветами на полках, ярко-жёлтый стул в прихожей. На стенах в каждой комнате у него висели непонятные изображения в застеклённых рамках. А на комоде в спальне я обнаружила рамки с цветными фотокарточками, изображавшими неизвестных мне людей. Всё это не имело ничего общего с электроникой – изображения были изготовлены на бумажных носителях! Будто бы я попала в музей наследия древней цивилизации.

Но сильнее других помещений меня увлекла медиакомната. Домашняя лаунж-зона, как называл её сам Грег. Вдоль самой широкой её стены – огромный стеллаж, снизу доверху заполненный настоящими бумажными книгами. Красные, синие, тёмно-зелёные, ярко-оранжевые корешки создавали эффект неупорядоченного пёстрого безумия. Я провела рукой вдоль одного из рядов и достала книгу наугад. Это оказался увесистый сборник стихов каких-то древних поэтов. Фолиант отлично сохранился: хоть он и выглядел затёртым снаружи, на его грязно-жёлтых страницах хорошо просматривался печатный текст. Прежде я видела бумажные книги лишь пару раз, и то под стеклом, на специальном демонстрационном стенде – так в интернате и в колледже нас знакомили с предметами культуры и быта прошлых веков.

Раскрыв сборник на середине, я попробовала прочесть одно стихотворение… и не поняла ни строчки. Многими месяцами позже мне удалось разыскать этот текст повторно:

Конечно, мне было знакомо каждое слово в отдельности. Но всё вместе показалось полнейшей бессмыслицей, набором случайных выражений и словосочетаний.

– Чушь какая! – я захлопнула книгу и засунула её обратно на полку. – Неужели кому-то действительно хочется тратить на это своё время?

Кроме книжного стеллажа, в комнате находился небольшой деревянный столик, мягкое кресло и диван, обитые незнакомым для меня материалом – но явно не синтетическим волокном. Конечно, здесь не было и намёка на инновационные кинетические сидения, которые повсюду использовались в городах. Вся мебель эмпатов казалась безнадёжно старомодной и нетехнологичной. В дальнем углу, слева от большого окна, помещался ещё один стол, выше и шире первого. На нём стояла какая-то старинная аппаратура с расходящимися во все стороны от неё толстыми проводами, что тоже выглядело анахронизмом, ведь беспроводные технологии давно и прочно вошли в городской быт. Приборы, стоявшие у окна, показались смутно знакомыми: наверняка я видела их изображения в обучающих материалах по истории электронной техники, однако точно определить, что за артефакты передо мной, не могла. Единственная вещь, которую я смогла узнать – старинные динамики для выведения звука. Но для чего они здесь? Я придирчиво осматривала замысловатые приборы, пытаясь понять, могут ли эмпаты использовать их для передачи чувств, и если да – то по какому принципу они работают?

– Это стереосистема, – услышала я за спиной тихий голос Грега, и, обернувшись, увидела, что он стоит, прислонившись к дверному проёму и скрестив руки на груди. Видимо, он уже давненько за мной наблюдал.

– М-м. Зачем она тебе?

– Слушать музыку.

Я не совсем понимала, что он имеет в виду. Конечно, я знала, что такое музыка, но до сих пор мне не приходилось слышать ничего длиннее десятисекундных электронных семплов, которые сопровождают работу различных приборов и программных оболочек.

– Зачем? И как это использовать?

В ответ Грег почему-то вздохнул:

– Тебе пока ещё рановато с этим знакомиться. Если наши совместные сеансы продолжатся, обещаю однажды показать. Но сначала я всё же должен отработать сегодняшний гонорар.

Грег расплёл скрещённые руки, и я заметила, что в одной из них он сжимает красную повязку.

– Ужин на столе, – с едва заметной улыбкой проговорил он, делая приглашающий жест.

Я кивнула и приблизилась к нему, чтобы опять покорно довериться темноте в ожидании новой порции неизведанных ощущений. К тому же, запах еды, доносившийся из столовой, уже кружил голову и заставлял ощущать требовательную пустоту в желудке.

В столовой Грег предложил мне для начала определить по запаху, какая именно еда стоит на столе.

Я безошибочно уловила запах рыбы, но не могла понять, какой гарнир её сопровождает. Как выяснилось, нас ждали рыбное филе с вареным картофелем и какая-то зелень – опять ничего принципиально нового, но чувство наслаждения было невероятно острым. И рыба, и картофель, оказываясь у меня во рту, будто сами собой расплавлялись на языке, оставляя нежное кремовое послевкусие. А салат из зелени, вкус которой я в принципе никогда не понимала и употребляла лишь изредка по настоянию электронного диетолога, в тот вечер показался мне наиболее уместным дополнением к основному блюду. Я поймала себя на том, что буквально «прислушиваюсь» к вкусу каждого ломтика или порции еды, которую отправляю в рот. У меня накопились десятки вопросов к моему продавцу чувств, но Грег не разрешил мне разговаривать во время еды:

– Некоторые чувства любят тишину, – как обычно, вполголоса, но твёрдо проговорил он. И добавил: – Особенно во время принятия пищи. Погрузись целиком в настоящий момент. Запоминай все возникающие ощущения, представь, будто чувствую не я, а ты сама. После ужина сможем обсудить всё это и многое другое. Я объясню тебе, что именно мы сейчас чувствуем и почему.

«Что именно МЫ чувствуем», – несколько раз повторила я про себя.

Было что-то заговорщическое в этом «МЫ». Нечто совершенно необычное для меня. Я вдруг поняла, что, возможно, ни разу не употребляла местоимение «мы» в том смысле, в котором это сделал Грег. Раньше это слово было для меня просто обобщением: «мы, алéксы», «мы, интернатовцы», «мы, жители Центрополиса», «мы, программисты».