Евгений Лукин - Раздолбаи. (Работа по специальности)

– Я не могу поздравить вас с удачным выбором, – услышал он свой взволнованный, надтреснутый голос. – Хотя понимаю, что выбора как такового не было. Вы просто взяли на борт первого встречного… Поэтому, прошу вас, не судите обо мне… то есть, по мне… обо всём человечестве. Я… – От волнения перехватило горло, и Никита вынужден был на секунду приостановиться. – Я ждал вас… Вы не поверите, но я ждал вас всю жизнь. Да и кого ещё, скажите, мне оставалось ждать? Если бы я верил в Бога… Но в Бога я, к сожалению, не верю… Хорошо, что вы явились хотя бы теперь. Вы почти опоздали… Мы запутались, мы разрушили всё, что могли…

Тут Никита Кляпов уяснил наконец, что говорит в пустоту. Ощутил спиной некий холодок – и оглянулся. Сзади смутно темнело угрюмое прямоугольное строение, чем-то неуловимо знакомое и почему-то внушающее неясный страх. Никита протёр очки и дрогнувшей рукой поднёс линзы к глазам.

Строение подобралось и обратилось в хрущёвскую пятиэтажку самого мерзкого вида.

– О боже… – выдохнул Никита Кляпов.

Не отнимая пальцев от оправы, приблизился к стене, потрогал с опаской и тут же отдёрнул пальцы. Стремительно обернулся. Увидел мерцающие заросли гигантских опор и с благоговейным ужасом возвёл глаза к потолку. Потом вновь недоверчиво воззрился на монолит пятиэтажки. Казалось, ещё секунда – и Никита Кляпов сойдёт с ума.

Наконец он двинулся вдоль стены и, дойдя до конца, заглянул за угол с таким видом, словно надеялся, что строение окажется плоским, как бы вырезанным из бумаги. Увы, нет…

Никита со страхом оглядел мощный торец дома. Затем лицо его прояснилось – и тут же осунулось.

– Да, – произнёс он с болью. – Вы правы. Я понимаю, что вы хотите сказать. Именно так мы и живём… Ничего лучшего мы и не заслужили…

И тут в полной тишине раздался зловещий и какой-то совершенно нечеловеческий голос. Было в нём нечто демоническое.

– Крест! – неистово потребовал он.

Никита вздрогнул и неуверенно перекрестился. Голос выкрикнул ещё что-то, но уже на не известном Кляпову языке. Из-за противоположного угла бесшумно выскочил вдруг бесформенный, лохматый комок мрака, жутко просиял парой круглых совиных глаз – и сгинул в вечных сумерках огромного зала. Никита остолбенел.

«Лимб… – подумалось ему. – Круг скорби…»

Он двинулся дальше мимо чёрных зияющих провалов окон первого этажа и, обойдя угол, из-за которого только что выскочило странное существо (возможно даже, чья-то неприкаянная душа), достиг стороны фасада. Фасад также произвёл на Никиту самое удручающее впечатление.

– Я должен туда войти? – сдавленно спросил он. – Хорошо… Вы хотите предъявить мне моё собственное убожество? Я согласен… Но прошу вас понять одно: как бы вы строго нас ни судили, мой собственный суд – куда беспощаднее…

Ответа он не получил. Что ж, молчание – знак согласия… Никита сделал шаг к чёрной дыре подъезда, и в этот миг зажглось одно из окон четвёртого этажа.

– Всё испортишь!.. – прошипела Лика. – Свет убери…

– Как я тебе его уберу? – шёпотом огрызнулся Ромка.

– Прикажи, чтобы погас… Да не вслух! – простонала она тихонько. – Про себя!

Ромка попробовал – и комната бесшумно канула во тьму. Обозначились жемчужный прямоугольник окна и светлый овал на полу.

– Ну-ка, что он там делает? – Где-то рядом зашуршала туника, и на фоне прямоугольника появился тёмный силуэт Лики. – Подойди поближе… Только голову наружу не высовывай, а то выкинет у первого подъезда – как раз и столкнётесь… Ага… Стоит, сюда смотрит… Умора – очкарик! И почему-то в одном башмаке!..

Ромка подобрался к проёму и, стараясь не приближать лица к воображаемому стеклу, вытянул шею, скосил глаза. Действительно, вновь прибывший стоял, запрокинув голову, и смотрел на внезапно вспыхнувшее и столь же внезапно погасшее окно. На секунду линзы мощных очков поймали отблеск дальних колонн и просветлели, сделав новичка похожим на лупоглазых побирушек. Да он и так на них смахивал – маленький, косолапый, сутулый… Вид – несчастный, брюки сидят мешком, рубашка выбилась…

Сзади и слева раздался приглушённый удар, и голос Маши Однорукой негромко, но с чувством произнёс:

– Вот мать иху ети! Набросали шоболов прямо в дверях… Хоть бы одна зараза за собой уничтожила… Наделали уродства, а убирать кто будет?.. Кто это там у окошка? Пузырёк, ты, что ли?

– Не-а, – отозвался Ромка. – Это мы с Ликой…

– А-а… – И Маша Однорукая тоже прошлёпала к светлеющему в темноте окну. – Где он там? – шепнула она, бесцеремонно раздвигая Лику и Ромку. – Эх, какой мозглявенький… Тоже, что ль, не кормили?.. А где мент? Менту сказали?

– Да он там с Крестом тарелку караулит. В побег решили идти…

– Вот делать людям нечего! – подивилась Маша. – Ну, Клавку я предупредила, а дедка пускай Пузырёк предупреждает…

– А Лёшу? – встревожился Ромка.

Маша хихикнула.

– Да Лёша-то он в «конуру» и носа не кажет… Не знал, что ли?

– Тихо! – шикнула на них Лика. – К подъезду идёт. Куклу надо найти. В прошлый раз она на третьем этаже была… Этот скок куда? На третий?

– Нет, это наружу… А на третий – через две комнаты.

– А вы его пока по второму поводите. – Лика предвкушающе пожала Ромке локоть и выскользнула в дверь, тоже налетев на что-то по дороге.

Никита Кляпов шёл сквозь второй этаж, и душа его корчилась, как на угольях. Споткнувшись об очередной ни на что не похожий предмет, он надолго столбенел, с ужасом вглядываясь в уродливые, но вполне узнаваемые формы.

– Да, – с отчаянием говорил он. – Я понимаю… Это злая карикатура… Но вы правы… Мы живём в уродливых домах и делаем уродливые вещи… Мы забыли, что такое красота…

А вокруг, умножая его муки, мерещились, роились глумливые бестелесные шепотки:

– Что он сказал?..

– Карикатура…

– Злая…

– Ой, держите меня!..

Ему всё время казалось, что из чёрных дверных проёмов слышатся смешки и сдавленные постанывания, а однажды почудился даже мужской голос. Тихо, но довольно отчетливо голос произнёс с удивлением:

– Ну, такого дурака здесь ещё не было…

Кляпов выпрямился и сорвал очки. Комната дрогнула, утратила очертания.

– Да! – чуть ли не с вызовом хрипло сказал он в чёрное расплывшееся кляксой пятно проёма. – И это унижение предстоит ещё всей Земле – узнать, насколько ничтожен наш убогий самодовольный разум… Но мы упорны, мы готовы учиться мыслить по-новому…

Несколько секунд в проёме было тихо и гулко, а потом темнота взвизгнула и расхохоталась в лицо Кляпову. Хохот, впрочем, тут же оборвался.

Никита бросился к дверному проёму, нацепив на ходу очки, чтобы не вписаться ненароком в косяк. Вспыхнул свет, поплыли смутные тени. Комната была пуста. В углу криво торчало какое-то металлическое сооружение, напоминающее огрызок койки. А рядом на полу лежала книга. Увесистый серый томик с золотым тиснением.