Мария Галина - Все имена птиц. Хроники неизвестных времен

– Кто тебе про бога говорит? – удивился Вася. – Марксистско-ленинская диалектика нас чему учит? Что мысль материальна! А если мысль материальна, она порождает что?

– Что? – тупо переспросила Розка, у которой голова окончательно пошла кругом.

– Материальный феномен. Это просто паразиты, Розалия. Ментальные паразиты. Их совокупное сознание порождает. На месте среда их давит, а вот если прорываются – наглеют. Вроде колорадского жука. В естественной среде он просто жук, жучок даже, а у нас – стихийное бедствие. Так что СЭС-один всяческие биологические объекты обезвреживает, типа жучка-долгоносика или палочки Коха, а мы – эти. Потому что, Розалия, – он помрачнел, – если прорвутся, пиши завещание. Когда парусники начали ходить, ну, за пряностями, туда-сюда, паразиты как попрут! Ты думаешь, чума тогда пол-Европы выкосила? Думаешь, почему за ведьмами тогда охота началась? Потому что чуяли звон, но не знали, где он, во-от. Не боись. – Он дружелюбно потрепал ее по плечу и стал выбираться из-за стола. – Привыкнешь.

– А… если я расскажу кому-то?

– Кому?

– Ну, я не знаю.

– Скибе? Рассказывай, кто тебе мешает. Она в парикмахерской волосы стрижет, а ты, значит, нечисть ловишь.

– Откуда ты про Скибу?

– Я, Розалия, все знаю. Кстати, как ты думаешь, куда они там, в парикмахерской, обрезки волос девают? Почему, ты думаешь, ведомственные парикмахерские есть? И всякие шишки партийные только там стригутся? Потому что там доверенные люди работают и волосы уничтожаются сразу, а ты как думала?

Розка молчала, прикусив губу. Вася сначала казался ей тут самым страшным, потом самым симпатичным, почти своим, а сейчас опять стал самый страшный. Враг. Ее, Розки, враг. Откуда он знает про Скибу?

Чужой, враждебный мир взрослых, связанных круговой порукой, замкнул вокруг нее кольцо.

– Мне Катюша не нравится, – неожиданно для себя сказала Розка. – Петрищенко эта еще ничего, а Катюша… Когда она есть, как будто дышать трудно, или, нет, словно свет гаснет, или…

– Катюша – ведьма, – равнодушно сказал Вася. – Потомственная. Берет она у тебя… Ты попробуй это… как бы в кокон себя посадить. Воображаемый. Может, легче станет. А может, нет.

Катюша – ведьма? Розка, честно говоря, не очень удивилась. Она подозревала что-то в этом роде; не может же человек ни с того ни с сего настолько давить одним только своим взглядом.

– А ты кто? – на всякий случай спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более небрежно.

– В каком смысле? – удивился Вася.

– Ну, колдун или…

Розка пыталась скрыть неловкость за развязностью.

– Я этнограф, – сухо сказал Вася, – выпускник Красноярского университета. Специализировался по легендам и обрядам малых народов. А сюда по распределению попал. Это все из-за леса. Специфика тут такая – лесовозы и танкеры… В основном…

– Вася, – она судорожно порылась в памяти, – а что такое объект Дэ-восемь? Ну, которого заражение второй степени? Или третьей?

– Суккуб, – буднично сказал Вася.

Катюша, не скрываясь, отложила вязанье.

– И как же оно, Васенька. – Она вздохнула, подперла щеку рукой. – Как ваше чепэ?

– Не боись, – сказал Вася сквозь зубы, – прорвемся.

– А все почему? План надо было закрывать. Конец квартала. «Мокряк» торопился с разгрузкой, и ты, Васенька, поторопился. Пожалел их.

Вася заиграл скулами, но ничего не ответил.

– А если он до Москвы дойдет, а, Васенька? Он, похоже, у вас быстро бегает.

– Ты, Катерина, у нас сильная. – Вася прищурился и поглядел на нее тяжелым раскосым взглядом. – Давай сходи вечерком… Может, вытолкнешь его. А боишься одна, с нами сходи. Вместе попробуем, может, и вытолкнем, вдвоем. Вместе, это, весело шагать… Друг друга надо держаться, во-от.

– Это, Васенька, не мой профиль, – сказала Катюша, доставая из шкафчика голубую дулевскую чашку. – Тебя зачем на работу брали? Вот ты и работай. Хотя если попросют меня, я подключусь, это само собой, только просить не ты должен, Васенька.

– Испугалась? – Вася оскалил острые, неожиданно белые зубы. – Думаешь, начальство тебя попросит, на коленях подползет, по головке погладит? Сладко начальство любить, да, Катерина?

– Как скажешь, Васенька, – кротко сказала Катюша и опять придвинула к себе вязанье.

– Ты меня, Розалия, дождись, – строго сказал Вася, – провожать буду. Я сейчас.

Он приоткрыл плотно закрытую дверь в кабинет, протиснулся сквозь нее и исчез из виду.

– А ты что стоишь? – обратилась Катюша к Розке, не знающей, куда деть озябшие красные руки, – да еще с зелеными ногтями, как упырь какой. Занялась бы чем.

Розка как раз прикидывала, не пойти ли к Чашкам Петри попить чаю. Чай они заваривали правильный, со слоником, и приносили из дому салатики в майонезных баночках и бутерброды с котлетами.

– Ах ты, мамочка, бедная Елена Сергеевна наша.

Катюша вновь принялась за вязание и в перерывах между словами продолжала беззвучно шептать, подчитывая петли. Потом вдруг подняла голову и поглядела на Розку, весело блеснув глазами.

– Вот уж неприятность так неприятность! А все почему? Ответственная ведь работа. Дело делать надо, а не с любимчиками чаи распивать.

Она повернулась к Розке всем круглым телом и посмотрела на нее холодным липким взглядом:

– А ты меня держись. Я к тебе со всей душой. И ты ко мне с уважением.

– Ага, – невыразительно сказала Розка.

– Уволиться хочешь, – проницательно заметила Катюша. – Молодая, бойкая. Наглая. Кто тебя отпустит, дуру? Раньше думать надо было. Чего молчишь?

Она залезла в сумочку, достала карамельку, развернула ее, бросила в розовый рот, скатала в комок фантик.

– Отсюда, милая моя, – повторила она вслед за Васей, – по своей воле никто не уходил.

– Это? – Петрищенко сняла очки, протерла их полой пиджака и вновь уставилась на ржавую иголку в сухой руке мальфара. – Я думала, вы о тех доносах…

– Каких тех доносах?

– Ну, сигналах. Лещинский мне намекал.

– Ничего не знаю ни о Лещинском, ни о доносах. Хотя… – Он покосился на дверь.

В соседней комнате горел свет, и было отчетливо слышно, как булькает вода в радиаторе. Проверяли систему.

Петрищенко встала и плотно прикрыла дверь.

– Доносами извести можно. И иглой тоже. А лучше и тем и другим. Надежней будет.

– При чем тут игла? – Петрищенко почувствовала, как опять неприятно обрывается что-то внутри.

– Игла была под порожком. В вашем кабинете, под порожком. У вас погано убирают. С утра убирают, кстати, или вечером?

– Вечером она приходит. По средам и пятницам.

– А с утра кто первым в кабинет заходит? Вы?

– Ну… В общем, да. Да.

– У вас в последнее время все не добре, так? Неприятности всякие. Проблемы.