Мария Галина - Все имена птиц. Хроники неизвестных времен

Лев Семенович тоскливо покосился на беленький телефон, стоявший на полированном журнальном столике. Пять минут, буквально пять минут, и позвоню. Новости вот только досмотрю. Нужно же знать, что в мире делается. Или, может, сначала поужинаю, а потом позвоню. Да, наверное, вот так.

Зазвонил телефон.

Лев Семенович вздрогнул и зачем-то поднес руку к губам.

– Лева, звонят, – сказала жена из кухни.

– Меня нет, солнышко! – крикнул Лев Семенович и опять покосился на телефон – вдруг услышит? – Возьми, скажи, меня нет.

– А где ты?

– Ну, мало ли? За хлебом вышел. Или нет. Уехал. Или нет…

Звонил телефон. Звонил, звонил, звонил.

Жена, шаркая шлепанцами, подошла к столику и взяла трубку. Лев Семенович настороженно наблюдал за ней, слегка втянув голову в плечи и не замечая этого.

– Да? – Голос ее чуть изменился, стал кокетливым и звонким. – Да. Лева? Дома. Сейчас, сейчас он подойдет.

И кивнула Льву Семеновичу, протягивая ему трубку.

– Кто? – шепотом спросил Лев Семенович.

Трубка глядела на него черным оком змеи.

– Герега, – шепотом пояснила жена.

Лев Семенович затряс головой и выставил перед собой ладонь, изображая нежелание и даже отвращение, но трубка по-прежнему смотрела ему между глаз, и он, кинув в сторону жены укоризненный взгляд, вытянул руку, взял нагретый пластик и прижал к лицу.

Сглотнул и сказал:

– Да?

– Левушка, – раздался в трубке дружелюбный голос, – ты еще дома? Я же тебе сказал – жду! Давай одевайся, одна нога здесь, другая там. То есть наоборот. – В трубке хохотнули.

– Я не могу, – сказал Лев Семенович, чувствуя острое отвращение к себе и к окружающему миру. – У меня что-то с желудком.

– Через не могу, – дружелюбно посоветовал голос. – Лови тачку, и чтобы через двадцать минут был у меня. Нет, лучше прямо к Пушкину подъезжай. Ясно?

– Ясно, – проблеял Лев Семенович.

Он хотел еще что-то сказать, но в трубке уже пищали короткие гудки. Он вздохнул, разжал липкую и холодную ладонь и уронил трубку на рычаг.

– Римма, я же просил!

– Он твой научный руководитель, – скучным голосом ответила она, пожимая плечами и отворачиваясь.

Она права, подумал Лев Семенович, а я тряпка. Ничтожество. А он мой научный руководитель. У него безобидные слабости. Такое чувство юмора. Я могу отказаться, отказаться. Подойти к нему и твердо сказать: «Извините, я никуда не пойду». Ведь я уважаемый человек, можно даже сказать, хороший человек, ведь должно же хватить у меня твердости.

– Лева, не дури, – сказала жена, глядя в черное окно. – Тебе ясно сказали – будет диссертация, возьмут в министерство. Там степень нужна. У него связи. Защита пройдет как по маслу. Ты хочешь, чтобы тебе накидали черных шаров?

Она с удовольствием повторила это Герегино «как по маслу» и «черных шаров», что должно было означать, что в таком деле, как диссертация, уж кто-кто, а она прекрасно разбирается. «Кандидатская» она тоже выговаривала с удовольствием.

Гордится…

Тебе даже делать ничего не придется, мы распатроним твою тему по главам и раздадим студиозусам. Им все равно курсовые делать. А потом соберем, останется только автореферат написать. Брось, Лева, ножкой сучить, все так делают.

Когда он говорит, все кажется таким убедительным, таким… нормальным. Все так делают. Нет, тут как раз не придерешься, я не обязан делать все сам от и до, это нормальная практика, я же занятой человек, как бы я все это сам писал, она, дура, думает, что я поздно домой прихожу, потому что остаюсь на работе данные обсчитывать…

Может, ну ее, эту диссертацию, к богу, не нужна мне эта Москва. Нет, наоборот, я уеду от него в Москву, и все будет хорошо, нет, он же все равно однажды вот так позвонит и…

– Лева, одевайся, – твердо сказала жена. – Что стоишь с раскрытым ртом!

– Да-да, – торопливо ответил Лев Семенович и стал втискивать ноги в осенние чешские ботинки.

Каждый фонарь, казалось, был замкнут еще в один мутный шар, внутри которого сновала мелкая морось; Лев Семенович, подпрыгивая, махал поднятой рукой, машины пролетали, лаково блестя по мокрой брусчатке, и каждая швыряла ему в лицо пучок ослепительного света, столько света вокруг, откуда, зачем?

Город был полон света и воды, как тонущий корабль. Все едут домой, подумал он с тоской, или сидят по домам, все нормальные люди сидят по домам…

Наконец ему удалось поймать «жигуленок».

Тоска и острое одиночество сжали горло, и он даже перевести дух не успел, а они уже подъезжали к памятнику, и зеленоватая курчавая голова с бакенбардами высилась над столбом, блестя в дождевом ореоле. Почему никто не замечает, как это нелепо, когда голова на столбе?

Герега стоял под освещенным портиком горсовета, плотная фигура в черном плаще с поднятым воротником на фоне бестелесных колонн. Конечно, ему же близко, он же здесь живет, в старом центре, на Ласточкина. И почему он всегда носит темные очки? Что такое у него в глазах, что он не хочет, чтобы это видели другие?

Вспыхнул и погас столб водяной пыли, и человек в плаще скатился по ступенькам, как могут передвигаться полные, но подвижные и жизнерадостные люди. Он был точно шарик ртути, подвижный, юркий и неуязвимый. Дождевик-болонья оказался не черным, а серым…

Лев Семенович сунул шоферу деньги и неуклюже выбрался из машины. Дождь еще раз вспыхнул тысячей искр и погас окончательно.

– Лева, – укоризненно сказал Герега, всплеснув пухлыми ручками, – ну сколько же можно! Тут же мокро.

– Я не… – Лев Семенович огляделся. На площади было совершенно пусто, если не считать милицейского поста перед горсоветом, но что толку? Это же смешно. Герега доктор наук, профессор…

– Пойдем, пойдем. – Герега короткими пальцами теребил его за рукав.

– Куда? – Лев Семенович попробовал замедлить шаг.

– Работать, разумеется. – Брови над темными очками поползли вверх. – Ты же план диссертации захватил?

– Захватил. – Лев Семенович потрогал зачем-то пузатый портфель, где лежала бутылка армянского коньяку.

Он почувствовал некоторое облегчение. Никаких приключений, как в тот раз. И этой ужасной сауны тоже не предвидится. Они просто пойдут к Гереге домой, откроют коньяк и будут делать вид, что обсуждают план диссертации. Высокая красивая жена Гереги внесет на блюдечке нарезанный лимон с горкой сахарной пудры или, может быть, маленькие бутерброды с красной икрой – Герега умел жить хорошо, с размахом, и жадным не был, что да, то да… Лев Семенович даже на миг почувствовал во рту вкус красной икры. Потрясающе красивая женщина, и как сумел такую отхватить? Говорят, влюбился без памяти, преследовал вечером до самого дома, прячась в кустарнике у обочины тротуара, а она его в упор не видела, и нарочно прижималась к кавалерам, и насмехалась над ним. А потом вдруг раз – и он уже ведет ее в загс. Что-то, говорили, он узнал такое, про нее или про ее отца, большую шишку…