Сергей Литвинов - Смерть отменяется

– Кто там? – крикнул я через дверь довольно строго. Почему-то взбрело в голову – эта мысль явно пришла из моего былого, советского прошлого: спецслужбы узнали, кто помог несчастным, и пришли меня арестовывать. Впрочем, не исключено, что эта идея, напротив, прилетела прямиком из нашего общего будущего.

– Вы открыли нам дверь в парадную, – раздался из-за двери тонкий девичий голосок, почти детский.

И тут же вмешался другой, столь же юный, но чуть более грубый:

– Пустите нас, а то нам страшно тут, на лестнице. И позвонить домой надо, а сотовая связь не работает, «космонавты» глушат.

– И еще писать очень хочется, – добавил за дверью первый голос, и они обе прыснули.

Особо не раздумывая, я отпер входную дверь. На пороге стояли две девчонки: первая совсем юная, лет шестнадцати. Вторая постарше, лет двадцати трех. Какая-та общность их черт подсказывала, что девушки – сестры. Без шапок, в легоньких пальто и намотанных на шеи шарфах. А еще с ними был черный пудель – без поводка и даже ошейника. И едва я открыл дверь, как он пролетел мимо меня внутрь квартиры и стал там носиться, цокая коготками по паркету.

– Вы еще и с собакой явились! – попенял я девчонкам.

– Ой! – воскликнула старшая, – а мы думали, это ваша!

– Нет у меня никаких собак, – добавил я ворчливо. – За вами он увязался. Что ж, проходите, коль пришли. – И я отъехал со своим креслом, давая возможность девочкам зайти. – Разоблачайтесь.

– Как вы смешно сказали, – фыркнула первая. – Как будто в полиции служите и хотите нас, как врагов, разоблачить.

– Нет, предлагаю снять верхнюю одежду. Раздеться, иными словами. Вы не ранены?

– Слава богу, нет.

– Пуля просвистела мимо. – И они обе засмеялись.

Пудель осмотрел всю квартиру, вернулся ко мне и доверчиво положил голову на колени, всматриваясь в лицо, а потом даже лизнул руку, одну и вторую.

– Ты что, потеряшка? – спросил я его. – Тоже хочешь обрести приют? Ничего у тебя со мной не выйдет. У меня на собак аллергия. Вы чаю хотите? – обратился я к девочкам.

– Нам бы сначала наоборот.

– Ванная – там. Чистые полотенца в корзинке на стиральной машине.

Они обе ускользнули в туалет. Девчонки были чистыми и свежими – младшая, наверное, в жизни и косметикой не пользовалась еще никогда. Впрочем, зато половина ее шевелюры была выкрашена в ярко-голубой цвет. Старшенькая была немного полновата, но зато с ярким и необычным светом сине-зеленых глаз.

Они выбрались из ванной более спокойные и повеселевшие. Я не ожидал никакого подвоха с их стороны, воровства или мошенничества. Вряд ли способны подличать люди, которые подставляют себя ради высокой цели под дубинки ОМОНа.

– Итак, чай? – обернулся я к ним.

– Сначала позвонить. У вас есть городской?

Я показал им на трубку на призеркальном столике и вежливо, не желая подслушивать, уехал в гостиную. Меня сопровождал, прыгая вокруг, пудель. «От него-то как мне отвязаться? Попрошу девиц забрать собаку с собой». Я подкатил к окну. Оцепление еще не сняли: и ярко-желтые барьеры были на месте, и грузовики-поливалки, и гвардейцы в своих шлемаках. Но среди последних началась расслабуха. Они не строем стояли, как прежде, и не вглядывались в перспективу улицы Марата, а, сбившись в группки, обсуждали что-то между собой. Не знаю что. Может, сколько людей сегодня отходили дубинками и электрошокерами, а может, перспективы «Зенита» в чемпионате.

– Мама, у нас все нормально, – разумным, но снисходительным тоном вещала из коридора старшая. – Да, скоро поедем домой. Какая разница, почему мы с городского звоним! – в голосе добавилось раздражения. – Да, мамочка, не волнуйся, с нами ничего не случилось и не случится.

Девчонки запросто годились мне даже не в дочери – во внучки.

Но лет сорок назад, или тридцать, или даже двадцать я бы наверняка начал за ними ухлестывать. И я подумал: как безжалостно время. Девицы совершенно не смотрят на меня как на сексуальный объект. Да и на что там смотреть! Седой инвалид, с кистями, покрытыми старческой гречкой.

Наверное, я мог бы предложить им денег за любовь. Ведь презренный металл у меня водился. И мы бы, может, даже столковались. Но я совершенно не хотел продолжать наше знакомство подобным. В этом было что-то грязное, что-то похожее на патрули в касках, захватившие мою улицу, – только в другом роде.

Они вошли в гостиную.

– О, как у вас тут! – сказала старшая.

– Шикарно, – откликнулась вторая.

– Осваивайтесь, – предложил я.

– Нет, мы поедем. Мама волнуется.

Они подошли к высокому окну, встали рядом со мной.

– О, «космонавты» еще не ушли.

– Лучше выходить через Пушкинскую, – предложил я.

– Да, мы здесь все проходные знаем.

– Вам далеко?

– В Купчино.

– По нынешним временам рядом.

– А вы один живете? – выскочила с вопросом младшая.

– Хочешь уплотнить меня?

– Уплотнить? – не поняла она.

– В революцию в барские квартиры подселяли жильцов с окраин, рабочих, матросов и солдат.

– Нет, – она слегка покраснела, – просто спросила.

– Ладно, если чаю не хотите, идите с богом. Только пуделя заберите.

– Да! Пудель! – хватились они. – Ты, как же тебя звать, к ноге!

Но собаки нигде не оказалось. Как бы в ее поиске, но им и интересно было, они обошли все комнаты – я за ними. Заглянули в кухню, в кладовку, снова в ванную. Пес исчез куда-то, как растворился в воздухе.

– Странное дело! – воскликнула младшая. – Собаки не коты, вроде не умеют прятаться.

– А у вас дома живность имеется?

– Котейка. Звать Марсом. А вы правда один живете? И у вас даже никого из домашних питомцев нету? Почему?

– Ездил по миру всю жизнь много, не с кем оставлять было. А теперь уж поздно начинать.

– А вы женаты?

– Больше нет.

– А почему?

– В советские времена это называлось «не сошлись характерами». – Не буду же я им рассказывать все сложные перипетии своих отношений с Людмилой: встречи, расставания, развод, потом снова брак – с ней же – и, наконец, окончательный разрыв. И как она, стерва, постит теперь в Фейсбуке [1] Организация признана в РФ экстремистской и запрещена. фотки с Гавайев в обнимку со своим Полом – явно ведь, чтоб позлить меня.

– А вы по профессии кто?

– Сейчас рантье.

– О! А кем раньше были?

– Конструктор, ученый. Профессор, доктор наук. В Хьюстоне работал, в Оксфорде и в Париже преподавал.

– Ого!

Старшенькую я бы, наверное, уговорил. Как это называется на Западе: «секс из милосердия»? Но нужно было время. Час, два, три.

– Ладно, мы поехали, – сказала старшая.

– Да оставайтесь, маме позвоните, что задержитесь. Связь теперь есть.

– Нет-нет, мне завтра на работу, Полине в институт.

«Уговаривать я их не буду».

– Хорошо, тогда – прощайте. Захлопните за собой дверь. Звать-то вас как?