Надежда Верещагина - Гори оно ясным пламенем

– Танечка… Я не подневолен. И знаю всяко побольше, чем наниматель. Смогу его опрокинуть, если вдруг что… Но не стремлюсь. Он хотя бы человек.

– То есть…

– То есть – хватит уже это выпытывать. Он человек, обычный. Ага. Без чипа даже. Честное слово.

Я возвращаю телефон прямо в руку, которой он ко мне прикасается. Эрик не глядя кладёт его на стол и выжидающе наклоняет голову. Ну раз можно…

– Слушай, а как тебя вообще во всё это занесло?

Пожимает плечами:

– Я учёный. Хотел докопаться до истины – и докопался.

Отступаю, освободив ему путь.

– По-моему, все твои подковёрные игры очень слабо связаны с теоретической физикой. А мои, – киваю на стену, граничащую с комнатой, – игры, или как это назвать, уж не знаю, и вовсе опасны для жизни. Чужой жизни.

– И что? Не играть? Пустой номер. Не выйдет.

Я многое могу возразить. Но только улыбаюсь в ответ.

Человеку нужно чувствовать себя причастным к общности. И больно быть частью чего-то чужого. Это самый глубокий конфликт, потому что граница размыта. И потому, что размываем её мы сами… С сетью – повезло: есть способ отличать её от нас. Эрик хочет сказать, что не играть в таких условиях – значит просто утонуть в чужой игре. А я – продолжаю улыбаться.

К нам врывается запах антисептика – и кореец входит совсем бесшумно. Не раздумывая открывает нужную дверцу и достаёт чашку. Наливает воды прямо из-под краника фильтра. В два глотка выпивает, ставит чашку, отталкивает её к стене, вынуждая проехаться по столешнице, и поворачивается к нам:

– Нормально. Дрыхнет пока.

И вдруг протягивает мне руку:

– Владимир.

– Ах, значит, теперь ты предлагаешь мне рукопожатие? – Не реагирую на жест.

Убирает руку и приподнимает бровь:

– Только для виду.

Да уж, он точно настоящий.

– А ты хорош! Меня Таня зовут.

– Поздравляю, Таня: ты притянула к нам сеть. Эрик Юрьевич, до вас не могут дозвониться!

Эрик хватается за телефон, с минуту изучает обстановку и распоряжается:

– Вовка, езжай-ка ты домой. Мигом. Не хватает ещё остальным подсветиться… И будь начеку.

Кореец молча выходит и, повозившись с чемоданом в прихожей, покидает квартиру.

– Что? – спрашиваю я. – Господи, что ещё?!

– А… Сеть теперь меня пингует. Но это ничего.

– Зачем ты отпустил хирурга? Если чипы опасны, надо, получается, удалить и твой?

– Не нужно. Пока защищает экран, я могу отсюда перезаписаться в системе. И сеть перестанет связывать чип со мной. Такая у неё логика, ага!

– Но только… Она, что ли, может следить отдельно за чипами, отдельно за людьми? То есть от тебя самого она ведь не отцепится?

– А вот и разберёмся.

Эрик уступил нам свою спальню. Точнее, мне. Потому что оба они вряд ли собираются сегодня спать. Здесь весь день было нараспашку окно – прохладно до сих пор. Странно лежать – будто натянутая пружина изнутри не даёт. Сажусь в кровати, включаю настенный светильник. Всё ещё слишком яркий и непривычный – не сбоку, а над головой. Отворачиваю его в сторону. В пятне света на тумбочке – мои очки. А рядом – креветка, Костина поделка из капельницы. Творил одной рукой и немножко зубами, выплеснув в этот шедевр всё раздражение от ситуации и своей временной частичной беспомощности. Рана будет затягиваться недели две. Потом ему вживят новый чип. Это, вроде бы, почти не травматично.

На улице что-то хлопает. Мало ли, дорожные работы, ветер… Двумя пальцами придвигаю к себе очки и надеваю их. К чёрту. Тянусь к брошенным в изножье кровати джинсам и толстовке. Хоть и в нескольких метрах от людей, хоть и в полностью изолированной от сети квартире, мне до удушья страшно.

Одеваюсь, выключаю свет, выхожу из спальни без звука, на цыпочках делаю пару шагов по коридору. Дверь в кабинет открыта наполовину. Там горит настольная лампа и светится экран ноутбука.

– Выжечь весь сектор к едрене фене… – вполголоса предлагает Костя.

Медленно заглядываю внутрь. Он стоит посреди комнаты, чуть придерживаясь незабинтованной рукой за спинку стула и слегка отклоняясь назад. В восхищении пялюсь, насколько правильным вычерчивается в таком свете его и без того почти классический профиль. Нашариваю в кармане телефон – но отказываюсь от затеи: ничего не получится сейчас такой камерой, да и вспышка…

Эрик балансирует на задних ножках стула, свободно свесив обе руки, будто пытается дотянуться до пола кончиками пальцев:

– Чудесно… Хватит! Довыжигались. Подставим ребят под удар… года на три.

Отшатываюсь в сторону и прячусь, прижимаясь к стене щекой. Кажется, никто не заметил.

– Нет. Токарев рассчитал! Успеем перекрыть нейроимпульс, пока режется сектор.

– Ага! Если врубим все генераторы… А то твой Токарев не знает, что мы на неделю застрянем без энергии потом? И всё равно не успеем! Поверь моему чутью! Явно есть ещё… – голос запинается, Эрик точно выкинул сейчас какой-то кульбит – наклонился под стол или что-то подобное, – фактор. Неизвестный нам. Слишком много странного… Выход только один.

– Выходов полно! – непривычно раздражается Костя. – Вы просто не хотите меня слушать.

– Надёжный – один. Шесть из семи попыток были успешными. У меня всё получится, – уже безо всякой эксцентричности уточняет Эрик. И добавляет, ещё теплее: – Ты хоть понимаешь, что этот засвет может быть не единственной нашей проблемой? Если перестроятся ячейки…

Костя не отступает:

– Попробуем срезать сектор. Я сам. Не получится – неделю продержимся здесь. И тогда уже ваш план. Откроете доступ?

Глухой стук – Эрик, видимо, приземляет передние ножки стула на паркет. И с подчёркнутым любопытством спрашивает:

– Это что выходит? Руководить теперь будешь ты?

Молчание в ответ. Представляю себе, какую пантомиму сейчас выдаёт Костя. Секунд через пять он чётко произносит:

– Нет.

И – тише:

– Эрик Юрьевич…

– А если нет – делай, что я говорю.

Медленные шаги. Не успев понять, чьи и куда они движутся, я скачком на цыпочках пересекаю коридор и возвращаюсь в спальню. Лучше бы никто из них не знал, что я подслушала этот диалог. В некоторых сценах хочется раствориться – видеть их, но не присутствовать внутри. Хотя один-то, скорее всего, меня заметил. Потому что обычно не склонен так уж опереточно рисоваться. Но он не выдаст, это факт.

В общем, теперь нам угрожает не только сеть, но и какая-то очередная идея Эрика Юрьевича. Поэтому я совершенно спокойно засыпаю.

***

Двенадцатый час. Отвратительная рань. Утро похоже на скрип ржавой калитки в густом тумане. Эрик жарит мне яичницу. Костя на дальнем краю длинного белого стола сосредоточенно смотрит в экран ноутбука. Между нами – метра два. Отбиваю нервный ритм пальцами по своему плечу. Долго они собираются молчать? Начинаю в такт отстукивать ещё и ногой. Костя слабо улыбается и, не отрываясь от работы, сдаётся: