Тимофей Дымов - Рашен

Тут же сосед слева вопросил, не обращаясь ни к кому конкретно:

– Вот объясните мне, откуда появиться этот неудобный слов «ботинки»? Почему его говорят как идиоты и откуда идти его смысл?

Совершенно забыв про недавнее предостережение, я выпалил в ответ:

– Вероятно, «ботинки» произошли от слова «боты». В древние, точнее средние века, во Франции так именовали кожаную обувь с завязками и сапоги.

В зале повисла гробовая тишина. Было заметно, что моя «чистая речь» поразила окружающих. Но больше их зацепило другое. О чем вопрошавший не преминул тут же заметить:

– Вы слишком умничать, молодо человек. Говорите не надо так, чтобы смущать другой вокруг вас люди.

– А что тут такого? ― вдруг выкрикнул сидящий двумя рядами выше болезненно худой, интеллигентного вида мужчина средних лет с пышной копной рыжих волос и с квадратными очками на переносице. ― Я вот тоже не понимаю, почему «терпимый человек» можно говорить, а «терпимый президент» нельзя!

Тотчас негромко завыла серена, и с самого верхнего ряда в сторону рыжего без промедления стали спускаться трое плечистых мужланов в одинаковых серых костюмах.

– Ну вот, один допизделся… ― со злобой процедил сквозь зубы кто-то снизу.

Интеллигента, несмотря на его протесты, быстро скрутили и увели под белые рученьки. Вскоре невнятный бубнеж продолжился как ни в чем не бывало.

Я сидел ошарашенный, ничего не понимая, принимая происходящее за какой-то сюр и бред. В подобных случаях в памяти всплывают сцены из фильма «Город Зеро» – лютая смесь философии, бытовухи и полнейшего идиотизма. Из ступора меня вывел бодрый голос диктора, звучавший из развешанных по периметру «цирка» огромных динамиков: «Дорогие собратья, мы рады, что вы не пропустить дату памяти и не забывай про наш свято праздновай!»

– О чем это он? – не успел я задать вопрос, как в мои руки вложили небольшую листовку. На ней красовалось цветное изображение Адольфа Гитлера в его неизменной шинели и фуражке. Фашистский лидер был запечатлен в окружении крестьян и рабочих, радостные лица которых излучали всеобъемлющее счастье и готовность идти за своим лидером хоть на край света. На заднем плане возвышался здоровенный плакат с надписью «Добро пожаловать, наши Великие германские освободители!»

После приветственного слова диктора в зал промаршировал духовой оркестр в немецкой форме времен Второй Мировой войны. Бравые молодцы были как на подбор: высокие, подтянутые, с объемными мышцами, заметно проступающими через ткань кителей.

– Наверное, это сон, – старался я себя морально ущипнуть. – Снова Машка забыла выключить телевизор в гостиной, и я сплю под звуки очередного «киношедевра». А это всегда чревато бредовыми сновидениями – проверено не раз. Помню, как-то закемарил под детище Петросяна «Кривое зеркало». Душевные травмы того насильственного киносеанса мне не удалось залечить до сих пор. Даже по прошествии многих месяцев придурковатые мужики, переодетые в страшных женщин и изрыгающие тупые плоские шутки, частенько наведываются без приглашения в мое сознание.

– Эй, пижон, сделай ртом повеселее, а то они подумай может, что мы не рад, – вывел меня из оцепенения толчком в плечо сосед справа.

– Простите, что вы сказали? – уже начиная привыкать к всеобщему панибратству и чудовищному косноязычию собеседников, спросил я.

– Улыбайся, падла, говорено тебе! – уже менее дружелюбным тоном продолжил мужчина. – У меня, промежду прочим, три сопли по лавкам спят. И я не хотеть из-за какого-то невежы садиться в тюрьма и жравши баланду.

Я решил, что лучше не злить окружающих, тем более, что вообще ни хрена не понимал, что происходит в этом цирке моральных уродцев. Посижу, посмотрю, послушаю. Станет совсем скучно – уйду в другой… сон.

Оркестр отыграл парочку бравурных маршей и выстроился наизготовку перед небольшой трибуной, которую во время музыкальной паузы успела установить в центре зала группа низкорослых крепышей в рабочих комбинезонах.

Трибуна была шириной метра три, высотой полтора, обтянутая красным сукном, с большой черной свастикой на фоне белого круга посередине. Поднос с пузатым хрустальным графином, заполненным то ли водой, то ли водкой и окруженным тремя гранеными стаканами, материализовался словно из воздуха. Эта весьма мрачная конструкция сразу же напомнила мне гроб нестандартных размеров – двуспальный, так сказать…. Я было хотел поделиться удачной шуткой с окружающими, но сдержался, вовремя вспомнив про отсутствие у тех чувства юмора.

– Всем встать – власть идет! – проорали динамики, а голос диктора в конце фразы сорвался на фальцет.

Зал послушно вскочил. Я, было, замешкался, но соседи, очевидно, уже готовые к сюрпризам с моей стороны, без прелюдий подхватили меня под руки и буквально оторвали от скамейки. Так что мгновение я провисел в воздухе, не успев разогнуть ноги.

Их было трое: два маленьких пузатых старичка, возрастом за 70 – так мне показалось на первый взгляд. Причем один из них был ужасно кривоногий, да еще прихрамывал на левый бок, словно раненный в боях за правое дело. Помощницей ему служила трость из красного дерева с большим золотым набалдашником в форме головы орла.

Второй старик выглядел бодрее, но страдал чудовищной одышкой. Его тяжелое сипенье, а скорее даже свист при ходьбе был хорошо слышен в воцарившейся в зале полнейшей тишине. Замыкал ветеранское шествие высокий худощавый седовласый «Дракула» с огромными темными кругами вокруг глаз, седыми волосами и большим крючковатым носом. Образ усиливал длинный черный плащ с подбоем красного цвета, как у Понтия Пилата из знаменитого романа Булгакова.

К сожалению, я сидел далеко не в первом ряду, поэтому рассмотреть комедиантов во всех деталях не смог. В том, что присутствую на спектакле, я уже не сомневался. Иначе и быть не могло. Все-таки прошло почти восемьдесят лет после победы над фашистской Германией. Свастика, пропаганда и даже малейшее упоминание о нацистах уже давно под строжайшим запретом в большинстве цивилизованных стран. И только комикам еще позволительно глумиться над «подвигами» больных фанатиков прошлого.

«Артисты» наконец доковыляли до трибуны. Крепыши молниеносно поднесли и подсунули им под задницы массивные деревянные стулья с высокими резными спинками, на которые старички не преминули плюхнуться с видимым облегчением. Вслед за ними уселись на свои места присутствующие в зале. Мои «заботливые» соседи, не сговариваясь, дружно опустили меня на скамейку, прижав для верности сверху тяжелыми руками.

– Терпи, старик. Очевидно, это интерактивный спектакль, в котором зрители принимают участие даже против своей воли. А в конце будет раздача бесплатного немецкого пива и баварских колбасок, – пытался я хоть как-то себя приободрить.