Нариман Туребаев - Электрический человек

Печальное зрелище – кучка растерянных людей, сидящих в сумерках поодиночке и боящихся шелохнуться. И когда под кем-то нечаянно скрипел стул, тут же на того бедолагу обрушивалось сверканье гневных глаз, пугая его больше, чем происходящее снаружи.

А на улице людская буря почти улеглась, изредка вдалеке звучали выстрелы, поблизости слышно было только шуршанье проезжающих машин да топот бегущих ног. Криков уже не было, лишь иногда какой-то сумасшедший, вероятно находившийся совсем близко к нам, восклицал тонким голосом: «Господи! Господи!». Мы же, пятеро случайных прохожих, сидели в кафе на первом этаже многоэтажного дома, спрятавшись за жидкими жалюзи в окнах. Впрочем, свет был отключен с утра, а сейчас уже ночь, и вряд ли нас кто-то мог видеть и без жалюзи. Да и не спасли бы они нас от жаждущих спиртного бродяг, громивших все злачные места по городу. А пока нам везло, и никто не замечал маленькое заведение, спрятавшееся в ряду ларьков и парикмахерских.

«Мне кофе. Американо», – вдруг произнес седой старичок с бородкой и в шляпе, сидевший передо мной. Мы дружно подняли головы с одинаковым возмущением в лицах – просьбу старика иначе как издевательством не назовешь. Света нет, народ бунтует, город горит, будущее еще страшнее настоящего – какой еще к черту кофе?! «Черный. Без сахара», – уточнил старик, возбудив в нас почти видимую волну ненависти. Может, он тоже обезумел? Оглядев нечаянных соседей, готовых кинуться на него, он улыбнулся и очень сердечно сказал: «Простите меня, друзья! Я хотел лишь рассказать историю, чтобы не дать страху поглотить нас без остатка, иначе настоящей беды не миновать». «А разве мы уже не в беде?» – подал голос юный бармен, разлегшийся на барной стойке. «Пока мы спокойны, пока есть, что выпить и съесть, и есть, где справить нужду – то это не беда, а счастье», – ответил старик. Бармен коротко хихикнул и, усевшись на стойку, спросил: «А причем здесь кофе? Сварить-то я его не смогу без электричества». «Кофе будет, поверьте. И вы его сварите и угостите им всех нас очень скоро. А пока сядьте поближе, чтобы я говорил не так громко – мы ведь не хотим привлечь внимание кого-либо оттуда», – старик кивнул в сторону окон. И мы – мальчик-бармен, полная женщина с одинокой палочкой бигуди в волосах, немолодой мужчина в потертой куртке и с пакетом в руках и я, разведенный неудачник с легким перегаром от вчерашнего – послушно придвинули стулья к его столику, не издав ни звука. Мы уже почти не думали о нашем страхе, и как только все уселись, полилась тихая речь уставшего, но доброго человека:

«Ничего не бывает навсегда. До недавнего времени я работал врачом-хирургом в одной известной клинике, по возрасту уже давно не проводившим операции. Однако, диагност я по-прежнему отменный, и люди ждали моего приема по несколько недель, не желая идти ни к кому другому. Тот пациент был новенький, было ему около сорока, весьма неуклюжий, но приятный мужчина, выглядевший очень смущенным от той болезни, которой он страдал. Как выяснилось, последний доктор, обследовавший его до меня, хотел определить его к психиатру, но он пошел к мне, надеясь, что эту напасть можно излечить хирургическим путем, вырезав что-нибудь внутри. Бедняга. Часто я могу поставить диагноз с первого шага пациента, пристально наблюдая за ним, но не в этот раз. Войдя в кабинет, он перед тем, как закрыть за собой дверь, сначала коснулся пальцем дверной ручки, едва дернулся всем телом, и только затем закрыл ее. Тоже самое он сделал, когда садился на стул передо мной – сначала коснулся спинки стула, снова дернулся, а затем сел. Руки же положил на колени, развернув ладони тыльной стороной вверх. Делал все это он быстро, и несведущий человек мог не заметить этого. Но поведение – штука крайне разговорчивая, и его телодвижения несомненно говорили о болезни. Только вот о какой? Он сразу выложил про то, как ухитрился избежать лечения в психиатрической лечебнице, сочинив для врачей отъезд к умирающей матери. И тут же изложил мне суть своей странной болезни. Или наказания, как он думал. А дело было в том, что все, чего он не касался, било его током. Все! Железо, дерево, пластик, бетон, тополиный пух и земля, конечно. И било очень сильно. Он не мог принять душ, предварительно не получив удар током от струи воды. Перед едой его била током ложка, как только он ее брал. Кружка, когда он собирался пить, подушка, когда он ложился спасть, носки перед тем, как он их надевал – все било его током. Признаться, после его откровений я тоже подумал о психических отклонениях. Но тут я увидел, что кончики его пальцев чуть чернели, как это бывает от легких электрических ожогов. Не сошел же он с ума настолько, чтобы красить подушечки своих пальцев?! Нас часто настигают электростатические разряды от всяких вещей, прежде всего от этой мерзкой синтетики, которую мы носим. Но чтобы так, до ожогов?! Я спросил, как все это началось. И что же вы думаете? Любовь. Как всегда, любовь – причина всего того странного и больного, что случается с каждым из нас. Или не случается. Этажом ниже в его доме жила прелестная женщина, такая же одинокая, как он. В своих случайных столкновениях в лифте, на лестнице, в дверях подъезда они обменивались обычным «Здравствуйте» – это было типичное безымянное знакомство соседей. Много раз он хотел сказать ей больше и, прежде всего, узнать ее имя. Но не смог. И вот однажды лифт, в котором они ехали вдвоем, застрял. Отключили свет. Кто застревал в лифте, знает, как это жутко. Вы смеетесь – да, более жуткой ситуации, в которой мы находимся в данный момент, трудно представить, но на миг забудьте об этом, и поставьте себя на место моего пациента, в том лифте, с девушкой, которую он любит. В полной тьме они слушали лишь дыхание друг друга и молчали. Вероятно, жутко было только ей, поскольку он был счастлив быть рядом с ней и чувствовать тепло ее тела. Так прошло пять минут, десять, пятнадцать. Но электричество могли дать в любой момент, и он все же набрался смелости спросить ее имя. «Алиса» – ответила она, и в то же мгновенье лифт рухнул вниз. Он остался жив, и все, что ему досталось от нее за многие годы соседства – это пятнадцать минут дыхания в темноте и несколько последних вздохов при свете. Она умерла, не выдержав мощного удара от падения лифта, и он лишь успел коснуться ее руки. А еще осталось имя, Алиса. Я вот не знаю ваших имен и совсем не помню, как звали его, но ее имя запомнил. С тех пор я много размышлял о том, почему она стала причиной его болезни, точнее, необычных свойств его организма, и пришел к кое-каким выводам, но об этом позже. В больнице, куда его сразу отвезли, сотрясения не обнаружили, ему наложили пару швов на голове, и отпустили домой.