Илья Воробьев - Маска падшего

В празднованиях участвовали и пожилые сельчане, и взрослые мужчины в расцвете лет, и юные матери с ещё крохотными детьми. Первые, устроившись на лавочках, расставленных промеж яблонь, скрипели обо всём подряд; вторые гремели у гриля, под сводом беседки, в своих нескончаемых дискуссиях о политике и спорте; дети же носились круговертью по брусчатым тропинкам, поросшим сорняками, под строгими взорами своих внимательных матерей. Во дворе, в общем и целом, был немалый разнородный шум и стоял стойкий аромат прожаренного мяса вперемешку с благовонием пропитанных влагою трав, так что неподготовленному (или не слишком любящему шумное общество) человеку почти невозможно было избежать головной боли. Вот почему самый почётный гость этого праздника жизни, чей автомобиль и был припаркован снаружи у шаткого забора, предпочёл провести время до застолья в доме, в компании хозяина и его семьи.

На балкон, деревянные перила которого отмечены искусной резьбой, вышел мужчина тридцати четырёх лет отроду, роста выше среднего, обычного телосложения. Внешность его и ранее, и сейчас и даже далее оказывалась поистине уникальной – действительно, много ли людей день ото дня являются перед другими в одном и том же сером деловом костюме, всегда чистом и глаженном притом? Официозность стиля портили объёмная кудрявая шевелюра цвета воронова крыла и чёрное пенсне на длинном носу. Лицо этого человека ярко выделялось крупными скулами и выпирающей, невзирая на худобу, складкой подбородка, притенённой щетиной; тёмные глаза его при детальном рассмотрении оказывались вострыми и пронзительными, а слегка выпирающая тонкая губа ложно приписывала обладателю чувство превосходства. Тем не менее, при взгляде на этого человека любой готов был утверждать, что видит доброго, безобидного и несколько простоватого, допустим, клерка, хотя и выделяющегося внимательным отношением к себе.

Итак, этот мужчина, держа в одной руке фужер, вышел на балкон, укрытый настилом, облокотился на перила и поглядел с прищуром вниз, в пышущий оживлением сад. В глубине дома хозяин, мужчина тридцати двух лет, стройный и высокий, с короткими каштановыми волосами, беседовал бойко, улыбаясь, с одной женщиной в лёгком белом платьице. Эти двое похожи лицами как две капли воды: оба выделяются ломаными чертами, крупными карими глазами, горбинками на носах и, главное, тонкими и длинными бровями. Когда короткий разговор их, изобилующий смехом и задором, подошёл к концу, женщина, бросив на человека в сером костюме нежный взгляд, удалилась, а мужчина же поспешил, не теряя заразительной улыбки, подойти к дорогому гостю.

– Народ стекается рекой, да, Норман? – проговорил хозяин, с дружеской заботой и немалым уважением глядя на мужчину в сером.

– На удивление, – усмехнулся тот, сопровождая глазами Гарри и Шона. – Спасибо, что согласился устроить такую, гм… вечеринку, Роджер.

Роджер и Норман – близкие друзья с самого детства. Если первого описывали обыкновенно как взрослого и сообразительного, умного человека, то второму зачастую к уму приписывали чудаковатость и даже толковали порой о его приступах безумства. Действительно, отличавшийся незаурядными мыслями Норман Райтер страдал временами «вспышками безрассудства», как называл их Роджер: ему ни с того ни с сего в голову приходило навязчивое желание, быть может, не сочетавшееся с предшествовавшими мыслями и действиями, совершенно нелогичное, но невообразимо сильное, похожее на манию. Такие «вспышки» нередко не только ставили Нормана в затруднительное или некрасивое положение, но даже подвергали его смертельной опасности. И всегда спасением ему был Роджер – единственный, способный вразумить друга. Проблемы возникали тогда, когда поблизости Роджера не оказывалось – так однажды Норман чуть не женился на необразованной официантке.

– К твоим услугам, дорогой друг! Ты уже и Вайтмунов пригласил! – воскликнул Роджер, чуть не выронив бокал. Брови его вскочили полукругом. – Они произвели на тебя приятное впечатление?

Норман, услыхав эту фамилию, в последние дни и так прочно сидевшую в его голове, живо перевёл взгляд на пару мужчин лет тридцати, молча слушавших чью-то перепалку у гриля: один – низкий, лысеющий и оттого добродушный на вид увалень, с восторгом и азартом внимающий спорщикам; другой – долговязый, вечно хмурый мужчина, скрестивший горделиво руки, с презрением смотрящий на крикунов. Оба – родные братья, удивительно разные и несовместимые на вид, а на деле души друг в друге не чающие, как говорят их ближайшие знакомые.

– Да. Они немного отличаются от обычных людей, – пробурчал Норман и добавил затем с усмешкой: – Ну, знаешь, тех сопляков, которые работают спустя рукава, жалуются на зарплату и называют себя взрослыми уважаемыми людьми. Вайтмуны – стойкие, и при этом знают своё дело. А сын их – вообще гений! Жаль, я не застал их родственника.

– Бернарда? Он в командировке, – пояснил Роджер, поравнялся со своим другом и пригубил вина. – А у Освальда ещё такая милая девочка растёт – ровесница наших с тобой, девять лет. Может, познакомишь своего сына с ней?

– Нет-нет! – прыснул Норман. – Сводить его с кем-то, в таком возрасте – не-а! Может, в университете встретятся.

– Только их осталось слишком мало… – скорбно вдруг прошептал Роджер.

– Да.

Одна туча сизой лапой ослепительно царапнула лес вдали.

– Эх, Роджер! – с тоской вздохнул Норман, уставив потускневший взор на ту самую тучу, что в мгновенья грозовых вспышек обретала поистине ужасающее сияние. – Мы с тобой давно знаем друг друга. Столько войн позади, столько опасностей… И сколько их, должно быть, ещё будет!

– Тринадцать войн, и в каждой хоть раз да были в бою.

– И выжили! Волшебство какое-то… Ты веришь в волшебство, Роджер?

– Нет, дорогой мой Норман, по-прежнему нет.

– Почему? – спросил Норман, всем напряжённым телом повернувшись к расслабленному другу. – Иногда в мире происходят такие вещи, что без волшебства их и не объяснишь. Как некоторые в одиночку переворачивают историю?

– Не припоминаю таких замечательных людей. И я не сказал, что волшебства нет, – я сказал, что не верю в него.

Норман покрылся испариной.

– Я тоже…

– А что может сделать человек в одиночку? – Роджер развёл рукой, тем самым показывая своё наслаждение беседой. Пожалуй, он единственный из окружения Нормана, кто не только терпел, но и поддерживал склонность того к фантазированию. – Физически он такой же, как и его товарищи. Любые его свершения – на самом деле, их свершения.

– Плохо, что человек только волшебством, наверное, и может пересилить общество: люди в основном являются алчными и агрессивными, а адекватные находятся в меньшинстве и не способны ничего сделать.