Юлия Макс - Я до меня

Я почти никогда не показываю свои истинные эмоции. Последний раз это было на похоронах матери, мне тогда было семнадцать. После этого отец забрал меня к себе и растил в жестких традициях клана якудзы, чтобы воспитать сурового преемника. С тех пор я сохранял только невозмутимость на лице, которое, как говорили, с годами стало похоже на маску идола. Женщина уставилась немигающим взглядом на меня. Обычно такое бесцеремонное разглядывание меня раздражало, но по неведомой причине не в этот раз.

– Ты стала поручителем человеку, не связанному с тобой?

– Мы выросли в одном приюте. Он мне как брат, и я многим ему обязана.

Я резко разжал пальцы, державшие ее подбородок, и отшатнулся.

– Хм. Видимо такое предательство близкого человека для тебя в порядке вещей? Глупая женщина! – Я сказал это, цедя сквозь зубы, с насмешкой и отвращением. Краем глаза я заметил, как ее взгляд потемнел от ненависти.

– Я ему доверяла! – гневно прокричала она.

– Но ты же понимаешь, что долг должен быть погашен? Это понятно даже ребенку. А если он не заплатит – ты будешь платить.

– Но я и за много лет не соберу такую сумму.

– Есть много других способов оплатить. Как можно было быть такой тупой, чтобы добровольно идти поручителем за долг перед якудзой? – Ее глаза округлились, видимо, наконец пришло осознание всей ситуации.

Ее реакция позабавила. Нарочито тяжело вздохнув, я улыбнулся и легонько уперся носком домашней туфли в ее сомкнутые белые колени. Ее лицо исказила гримаса страха и непонимания. Зайдя ей за спину, я схватил женщину за волосы и откинул назад голову, чтобы видеть ее лицо. Гладкие волосы источали слабый запах мыльного корня. Я наклонился вплотную к ее лицу и прошипел.

– На самом деле деньги – это мелочь. Твой названный брат бросил тень на мою репутацию. И если он не заплатит, как обещал, я спрошу с тебя. Чтобы остальным была наука. Никто не смеет даже в мыслях думать, что сможет уйти от ответа перед Хиджиката Рюноскэ. Я продам тебя с аукциона, как вещь, в самое темное и злачное заведение Киото.

Ее длинные чистые волосы и безупречно белая кожа привлекали меня. Я ненавижу дерзких женщин, которые такие только внешне, уважение же заслуживают разве что сильные духом. Интересно, как долго человек может противостоять насилию?

– Конечно же ты погасишь долг Такеру любой ценой. Торговля осуществляется только между равными по положению людьми. Ты же – проценты по этому долгу, то есть всего лишь вещь. Хотя… – мои губы изогнулись в презрительной усмешке, реагируя на пришедшую в голову шальную мысль. – Я решил, что ты станешь моей рабыней. Я так хочу. Ну или я найду его и очень жестоко накажу. А потом убью.

Рабыня поджала губы, но не проронила ни одной слезы. Я наклонился и небрежно схватил ее за руку. Лицо рабыни в тот момент, когда я ее с силой приподнял и вывернул руку, было потрясающе влекущим. Она отчаянно пыталась вынести боль и не показать этого. Люблю играть с людьми, пока они не сломаются.

– Ступай к себе в комнату и приготовься. Ночью я позову тебя к себе.

Прошло несколько месяцев. И с того дня, как рабыня переступила порог моего особняка, она почти не покидала мою комнату. Я никогда не называл ни одну женщину по имени. Но эту хотелось, хотя я никогда этого не сделаю. Сколько себя помню, я всегда на дух не переносил человеческого присутствия рядом. Но рядом с ней я чувствовал себя спокойно, она была бесшумной и незаметной. И у нее было два важных достоинства.

Первое, несмотря на наличие прислуги, она самостоятельно стремилась поддерживать чистоту и красоту в комнатах моей обители. Я – незаконнорожденный сын бывшего главы нашего клана. Сын одной из его многочисленных женщин, после ночи с которыми он забывал об их существовании до следующего раза. Он никогда не заботился о благополучии своих многочисленных бастардов. Но я был рожден под счастливой звездой. Оказалось – я его единственный сын. А так как отец никогда не был женат, то и законных наследников у него не было.

Я вырос в похожей на помойку комнате со своей матерью, которой абсолютно не интересны были ее дети. Больше всего в жизни ненавидел грязь, она вызывала у меня особое отвращение. И я с содроганием вспоминаю детство. Насекомых, порхающих во время сна над моим лицом, и одежду, которая была настолько грязной, что уже не отстирывалась. Но тогда я ничего не мог с этим поделать.

И второе достоинство рабыни – она умела хорошо готовить. Ее суп с ребрышками и корнями лотоса сводил меня с ума. Хотя у меня и были слуги, но ее забота вызывала какое-то особенное ощущение в груди, там, где сердце, которое я никогда раньше не испытывал. Я не переживал, что она может отравить меня ядом. Дом был под охраной, да и она сама шагу не могла ступить без присмотра. Поэтому без колебаний всегда брал палочки для еды из ее рук. Сегодня же я захотел, чтобы она присоединилась к моей трапезе.

– Я собираюсь это все съесть, выглядит и пахнет аппетитно… Ты тоже можешь со мной поесть.

– Йорико.

– Не понял?

– У меня есть имя, Йорико. – Меня так позабавило, с каким серьезным видом она это сказала, что я рассмеялся во все горло.

– Ты же моя рабыня, почему я должен называть тебя по имени?

– Я просто сказала. Вы ничего не должны, – сказала она, опустив глаза.

– Неважно, что ты имеешь в виду. Никогда больше не произноси свое имя, я не хочу больше это слышать, – сказал я резко холодным тоном.

– Хорошо. Простите, – прошептала рабыня, с сожалением закусив губу и продолжая смотреть вниз. Как бы она ни была унижена, она никогда не проливала слез.

Я прекрасно понимал, что все это время она терпела, лелея надежду, что ее близкий человек жив и вернется. Надежда и терпение… две самые мягкие подушки, на которые мы можем в лишениях положить голову. В ее же случае это была и единственная собственность, которая ей принадлежала. Которая не давала забыть, что в мире есть места, где можно дышать свободно. Что в ней есть то, до чего не добраться… То, что не тронут. И это только ее и ничье больше. Надежда. Но придет время – я лишу ее и этого.

Прошел год. Я полностью привык к ее присутствию в моей жизни. Однажды я задал вопрос, который давно меня посещал:

– О чем ты думаешь каждый день?

– О покое… свободе. – Задумчиво глядя куда-то вдаль, ответила она еле слышно.

Я положил голову ей на колени и удобно устроился. Ее тонкие пальцы почти невесомо порхали по огромному дракону, распластавшемуся цветной татуировкой на моей спине. Дракон чешуйчатыми кольцами обвил ствол цветущей сакуры, впиваясь в него когтями. Моя рабыня, молча, еле касаясь, обводила кончиками пальцев каждую чешуйку дракона и каждый иероглиф. Я поднял голову и посмотрел на ее лицо. – По крайней мере Такеру жив. – Прошептала она после паузы.