Игорь Анисимов - Не демоны и не ангелы

Пациент сначала испуганно посмотрел на врача, потом на санитара, потом на окружающие кровати, с пациентами и без.

– Будет страшно, – почти умоляюще тихим голосом сказал пациент.

– Ничего, ничего, Константин, начинайте, – ни грамма иронии нельзя допустить, потом сказать, что не получилось и убедить пациента в том, что спасать мир занятие не только неблагодарное, но и заниматься им должны супергерои, или, наконец, специально выделенные для этого люди, типа главврача больницы.

– Хорошо, – Константин кивнул головой и устало откинулся на спинку стула, та скрипнула. Ничего не произошло: санитар стоял и молча контролировал пациента, остальные лежащие в палате просто наблюдали, а Валентина Максимовна вдруг не с того ни с сего задумалась о вечернем меню для себя и Тимохи.

Тишина и странная пауза уже продолжались секунд десять, как вдруг явственно запахло серой, и, прямо перед глазами, начала вырастать, проявляясь не из пола, а из воздуха, громадная фигура. Пышущая огнем пасть, рога, черный ореол крыльев за спиной – будто изображение дьявола, как его видит большинство верующих и неверующих людей, предстало перед всеми наяву.

Фигура поднималась всё выше и выше, будто раздвигая пространство вокруг себя и уменьшая людей. Красные глаза существа напоминали колодцы, наполненные кровью, а от тела исходил пронизывающий до костей жар. Валентина Максимовна от ужаса вжалась в стул, срослась с ним. Но, найдя в себе остатки мужества, обернулась и посмотрела на санитара и остальных пациентов: санитар застыл, мелкое подрагивание коленей и рук говорило о том, что он видит тоже что и она, остальные пациенты мало отличались от санитара, у многих на брюках проступали мокрые пятна. Женщина только повернулась к Константину и открыла рот, чтобы попросить его прервать проецирование, как рядом с кошмарным чудовищем начала вырастать другая фигура. Врач онемела. Константин же мирно и тихо сидел в кресле.

Рядом, поднимаясь из воздуха, показалась вторая фигура. Сначала появилось холодное лицо невероятной красоты. На нём выделялись огромные синие глаза, от них веяло таким холодом и смертью, что жар, который охватывал ранее изнутри, казался мелким и никчемным приключением, перед мучительной болью. Кара за все прегрешения отражалась в синих озерах, и, поднимаясь, ангел все больше становился карой господней, и, когда показались два белых крыла за спиной и руки, стало понятно почему страх сковал всех. В руках ангела был белый, безукоризненно чистый, как он сам, меч. Он спускался до самого нигде, из которого и возник образ. Казалось, что этот меч не испачкается в крови никогда. Чист и светел, как и сам его владелец.

Страх появления высшей справедливости – самый дикий страх. Не наказания, нет – справедливости в несправедливом мире. Справедливости там, где про неё забыли все. Справедливости человека к человеку, со времен Каина и Авеля, канувшей в лету. Страх просто был физической болью. Он выжигал изнутри. Взгляд ангела прожигал: в нем тонули все чувства. О праве на оправдание не могло быть и речи. Высшая справедливость и высшая кара смотрела синими бездонными глазами. Страх исчезнуть сразу и навечно. Не просто умереть, а исчезнуть. Не просто пугал, а вводил в животный ужас.

Исчезло все вдруг и сразу, как будто ничего не было. Константин сидел на том же стуле, спинка которого также поскрипывала при каждом мало – мальском движении тела. Валентина Максимовна очнулась первой и осмотрелась вокруг. Лица всех: и случайно заглянувшего санитара, и пациентов, и Петра Васильевича, уставившегося на Константина, были наполнены страхом, никто не дрожал, все застыли. Пациент с суицидальными наклонностями сидел с мокрыми штанами и наполненными ужасом глазами, единственно, что в нём поменялось – появилось неистовое желание жить, которое исходило от него просто потоком.

– Константин, – голос Валентины Максимовны на удивление не дрожал: связки, скованные ещё секунду назад, работали ровно, – что это было?

– Я вам говорил про изменение мира и отношений людей между собой. Эти сущности пришли, услышав мои мысли, и сказали мне, что я должен сделать мир другим, а они мне будут помогать, и вот….

– Константин! – Валентина Максимовна встала очень резко, – Я к главврачу, больше ничего не делай. Петь! – Санитар очухался, мотнул головой, – в изолятор его, без рук, и как в санатории, быстро.

Валентина Максимовна почти бежала по коридору, прокручивая в голове произошедшее. Видел ли ещё кто-то то же, что видела она только что? А что скажет Рашит Мазгутдинович на все её рассказы и эмоциональные описания? Не станет ли она сама пациентом своей же больницы? А если он решит проверить, выдержит ли она появление этих существ ещё раз, будет ли ей страшно? Она летела по знакомым коридорам, успевая кивать и здороваться. Главврач, слава богу, был на месте, секретарша привычно, не обращая внимания на остальных, пропустила врача в кабинет.

– Рашит Масгутович (сокращение было только для своих), нужен консилиум, желательно с московскими, дело очень серьезное. Нужен ваш взгляд, поговорите с больным, только не просите проецировать, или как он это называет, это очень реалистично получается, я не знаю, что это такое. Рашит Масгутович, очень страшно, нужно, чтобы все убедились, он такое выделывает, по-моему всем в палате досталось, – выпалила она фразу на одном дыхании, – понимаете, за всю мою практику такое впервые. Страх жуткий….

– Успокойтесь, Валентина, – Главврач был немного бледен. Женщина только сейчас обратила на это внимание. Рашит Мазгутдинович всегда представляется человеком решительным, привыкшим быть хозяином и хозяином рачительным. Не забывая про свои интересы, он помнил об интересах больницы, сотрудников и даже пациентов, правда только тех, кто ему не возражал и не мешал. Обращение по имени считал признаком демократизма, а к женщинам снисхождения к их неполноценности. В общем человек неплохой, – Я чувствовал. Я сам займусь. Идите займитесь другими пациентами.

Голос главврача предательски дрожал на последних фразах. Валентине Максимовне вдруг стало немного жалко этого человека, ей показалось, что ему будет очень страшно увидеть ангела с синими глазами.

Оказывается, почти вся больница что-то чувствовала в той или иной степени. Константин мирно сидел в изоляторе. Врачу же было не по себе после произошедшего: дела не шли в голову, сосредоточиться на работе не получалось.

В дверь кабинета тихонько постучали. Пришёл пациент, тот, что с суицидальными наклонностями. Он молча положил записку: “Я выздоровел. Хочу жить. Отпустите, мне страшно”.

– А почему не говоришь? – спросила врач.

Тот испуганно замотал головой, и слабо скрестил руки, как бы говоря, что не хочет говорить.