Андрей Скоробогатов - Рутея

Путь до бюро труда я пролетел на некоем автопилоте – за последние четыре месяца я научился проходить его с закрытыми глазами. Четыре квартала вниз, к речушке. Через мост. Поворот в середину квартала, в дыру в заборе – так быстрее, чем обходить с улицы, через главные ворота. Обойти старый особняк кругом. Пройти мимо толкающихся сверстников на крыльце – кто-то из них даже мог оказаться знакомым и окликнуть, но я всё равно не заметил бы этого. Максимум – машинально поздоровался бы.

Подняться на второй этаж, отметиться картой собеседований, получить номер очереди и ждать…

Тут на какое-то время наваждение прошло, я огляделся и увидел, как парень с девушкой у входа в кабинет снова пристально разглядывают меня. Всё так же, странным безразличным взглядом. Так недолго и параноиком стать, подумалось мне. К тому же я начал припоминать, что читал какие-то старинные рассказы про психоиндукторов и удалённое управление сознанием человека. Но мысли быстро переключились обратно, и скоро дверь распахнулась, и я оказался лицом к лицу со своей главной радостью и главным страхом последних месяцев.

Эта история стара как мир. Когда тебе семнадцать, и у тебя нет ни нормальной работы, ни образования, ни своей квартиры, ни средства передвижения, то девушкам ты практически безразличен. Тебе строят глазки только лицеистки лет пятнадцати, неказистые, с ещё отсутствующей или уже испорченной фигурой, потому что у них примерно те же проблемы, что и у тебя. Пока тебе шестнадцать, вы даже можете дружить и невинно целоваться в отсутствие родителей, но буквально через несколько недель всё меняется. Иметь сексуальную связь с несовершеннолетней – это уголовное преступление, за которое могут сослать разнорабочим в деннийские колонии на лет двадцать. А донести может кто угодно – друзья, соседи, родители.

Семнадцатилетние барышни в самом соку, и за ними идёт охота среди мужиков от восемнадцати до шестидесяти. Лишь единицам из них интересны ровесники, и то, они предпочтут выбрать старшего сына из богатой семьи. Что уж и говорить про симпатичных девушек чуть постарше, так и не нашедших мужчину, но упорно ждущих принца.

У парня, которому оставалось пара месяцев до семнадцатилетия, практически не было шансов ни перед ровесницами, ни перед «зрелыми» двадцатилетними барышнями.

И именно такой девушкой оказалась Лиза Далтон, младший инспектор биржи труда, взглянувшая в своё отражение в стекле. До сих пор мне сложно понять, что я нашёл в этой маленькой, склонной к полноте метиске. Возможно, пышную, волнительную грудь, взгляд на которую я мучительно старался спрятать, и которая отлично сочеталась с лёгкой застенчивостью. Эдакая отличница-домосед. Возможно, «восточный» разрез глаз, так похожий на мой, – именно за этот разрез глаз меня обзывали подкидышем.

Но, скорее всего, как я понял гораздо позже, она просто оказалась первой девушкой после лицея, с которой мне пришлось близко и долго общаться. Одноклассницы у меня были никудышные, на улице и в мастерской ровесниц я почти не видел, вот и влюбился в первую симпатичную девицу, которая заговорила со мной по душам. Каждый инспектор на бирже труда – психолог, именно потому эту должность до сих пор выполняет человек, а не компьютерный алгоритм.

– Садитесь, Рэд, – Лиза потупила взгляд и стала листать голограммы с моим досье. – Надеюсь, вы больше не залезали на Призму? Штрафы нам очень не нужны.

– Нет, – соврал я. Врать было отвратительно, но разум возобладал.

– Вы сходили на речной порт?

– Да, – выдавил я из себя и протянул через стол бумажное заключение. – Им… не нужны стажёры.

Лиза потянулась за документом, но резкий порыв ветра из окна вырвал бумажку из моих пальцев и сдул на пол.

– Ой, – смешно сказала Лиза, и мы синхронно бросились поднимать бумажку с пола. Когда она наклонилась, я в очередной раз заглянул к ней в декольте. И густо покраснел, – потому что она заметила и застенчиво улыбнулась в ответ. Уселась обратно и демонстративно поправила платье.

– Рэд, вы мне так и не объяснили в прошлый раз, собираетесь ли вы после семнадцатилетия только работать, или пойдёте куда-то учиться?

– Пока я точно не хочу менять специальность. Родители хотят, чтобы я поступал на экономиста или юриста. Но мне больше нравятся рабочие специальности, я бы хотел пойти на сферомеханика. Вы как бы мне посоветовали, Лиза?

На самом деле, вопрос был очень важным. С каждым новым разговором о моём будущем родители занимали всё более жёсткую, даже жестокую позицию. Девушка немного опешила от неожиданного вопроса.

– Ну, я бы порекомендовала найти некоторый компромисс с родителями. Они ведь готовы оставить вас на время обучения?

– Я и сам был бы рад сбежать.

Лиза покачала головой.

– Многие так говорят. А если новая война? Лучше всего будет отсидеться здесь, у Заповедника – защищать родные края. Сюда точно никто не долетит.

Я вспыхнул.

– Если будет война, я сбегу в Заповедник! Или уйду в партизаны.

– Вы не хотите стрелять в рутенийцев?

– Ни в кого не хочу. Занимайтесь любовью, а не войной!

Как же это не к месту, как нелогично и слишком наивно это прозвучало! Я покраснел ещё сильнее, продолжая пялиться на неё. Инспектор немного заволновалась, снова поправила одежду.

– Ладно, мы отвлеклись. Вам родители хотя бы дадут стартовый капитал?

– Не знаю, я с ними не разговаривал, – я пожал плечами. – Наверное, дадут. А что, это так важно?

Голова предательски кружилась.

– Ну, разумеется. Хотя бы для успеха в обществе, начала карьеры. Да и среди девушек, в конце концов.

Я вспыхнул, кровь давила в виски.

– Да я и без наследства, и с наследством никому не нужен! Мне семнадцать, со мной никто даже не согласится погулять. Даже такой же метис, как и я. Вот вы бы… вы бы согласились, Лиза?

– Ну, я бы подумала.

В глазах побелело, мир пошёл кругом. Последнее, что я услышал, были голоса Лизы:

– Эй, что с тобой? Плохо, что ли?

И ещё чей-то голос, незнакомый, вкрадчивый и тихий, прозвучал словно внутри меня:

– Попался ты, парень, нашли мы тебя…

Как я вспомнил позже, он разговаривал по-рутенийски, но я почему-то понял его.

Я вышел за ограду природного парка и зашагал через ковыль. Наверное, именно тогда и возникло чувство, что начинается новый жизненный этап. Если до этого что-то и начиналось, то не так явно, как в тот момент.

Путь через ковыльное поле Уктусской степи вызывал в душе странные чувства – щенячий, беспричинный восторг, смешанный с тревогой. Мягкие метёлки, щекочущие тыльные стороны ладоней, отдалённые крики степных мартышек, цикады, воздух, лишённый заводского смога – всё это поднимало образы из прошлого столь далёкого, что, казалось, всё это происходило в какой-то другой, прошлой жизни.