Юлия Шолох - Забытая развилка

И тянулась прежняя жизнь и утешали только мысли о том, что все Богом предначертано и следует принимать наказания терпеливо и смиренно, ибо все мы получаем только то, что заслуживаем.

Павла вошла без стука. Улыбнулась так сладко, что Конфетти сразу поняла – устроила какую-то редкостную гадость. Черт, не вовремя, но враги, знаете ли, время не выбирают и не спрашивают, когда начинать вам пакостить.

– Тарзан вызывает, срочно. И он… не в настроении, – сообщила Павла, сияя белозубой улыбкой. Она была практически раздета и только рыжая волна волос прикрывала голые бледные плечи, отчего гостья казалась наивной и хрупкой сказочной красавицей.

«Пару выбитых центральных зубов ей бы очень пошли», – хмуро подумала Конфетти, но вслух сказала совсем другое.

– Спасибо, милая, иду прямо сейчас!

Если таким елейным голосом пожелать здоровья, то вы наверняка помрете от отравления ядом всего часа через три. Конечно, если вы не Павла, с которой все, как с гуся вода. Которая и сама легко отравит слюной, всего лишь лизнув вашу руку.

– Заходи потом, пообщаемся, – хлопнула глазами эта рыжая стерва и, не скрывая торжествующей ухмылки, вышла.

Тарзан не в настроении, рвет и мечет. И ее вызывает, и вряд ли чтобы просто расслабиться…

Конфетти выглянула в окно – пустой задний двор, высокий забор, два охранника болтают у ворот. Обычная картина, никакого напряжения, беготни и любых других следов неожиданно нагрянувших неприятностей. Совершенно непонятно, к чему готовиться.

«Чертова Павла! Ну, придется заняться твоим воспитанием», – раздражено бурчала Конфетти, спускаясь на первый этаж и подходя к комнате, где Тарзан имел привычку совещаться со своими приближенными на всякие важные и неважные темы, а также есть, пить, спать и принимать гостей.

Охраняющий дверь Трехглазый смерил ее заинтересованным взглядом, остановившись на еле прикрытой майкой груди и хотя хотелось сжаться и спрятаться, она только вызывающе улыбнулась.

– Не по твоим зубам, – заявила самым наглым своим голосом.

Он промолчал, отходя на шаг от двери и давая пройти. Конфетти легко проскользнула в приоткрытую дверь.

– …отлично, – голос у Тарзана был на удивление довольным. – Яшер, ты молодец! Помнишь все, не надо повторять? Главное не забудь – предлагай Джипперу что угодно, но не сразу, а по частям. Пусть он мне их отдаст… И просит что хочет. Даже Гореловку ему на год уступлю, вместе с кузнецом и медовой пасекой. Но пусть только живыми приведет!

– Я понял, – гудел Яшер, здоровый как бык и такой же твердолобый. Он походил на маленькую ожившую скалу, на которую ради смеха натянули камуфляжные штаны и слишком узкую для такого тела темную кожаную жилетку. Из каждого кармана торчало нечто, способное убивать – начиная от ножа и кастета, заканчивая проволочной удавкой. Яшер увидел Конфетти первым, медленно повернул на звук входящей девушки голову. Тарзан суматошно вскочил с кресла и восторженно улыбнулся.

Что-то я подустала от этих мерзких улыбочек, насторожилась Конфетти. И не ошиблась…

– А вот и твое поощрение, – промурлыкал лидер, неспешно подходя и приподнимая ей подбородок. Повернул, показывая товар лицом. – Отдаю до утра, можешь делать, что хочешь. Но не калечить.

Яшер посмотрел с бОльшим интересом, а Конфетти сдержала первый порыв возмущено завопить.

– За что? – спросила тихо, чтобы услышал только Тарзан.

– За ваши бабские разборки. Я предупреждал – не смейте меня вмешивать, а ты не поняла, – сквозь зубы соизволил сообщить Тарзан. Конфетти снова прикусила губу и с усилием промолчала. Отдавал на целую ночь Тарзан за все время ее всего дважды, первый раз – в самом начале, когда она пыталась разжалобить его нытьем и хныканьем. Второй – в наказание, когда она упрямилась и заявляла, что с температурой не хочет его общества, ровно как пить и веселиться.

Она молчала, потому что Тарзан внимательно следил, ожидая возражений и если эти возражения последуют…. Он может отдать и не на одну ночь. И не одному… Может раз и навсегда отправить в общий барак для всех бойцов и одна только мысль о подобной участи заставляла Конфетти душить все гневные возражения в зародыше.

– Ступай, Яшер, в ее комнату, Конфетти сейчас подойдет. Утром жду, – не оглядываясь, приказал Тарзан и Яшер тут же вышел, напоследок зыркнув блестящими темными глазами.

Даже оставшись в комнате наедине с хозяином, Конфетти продолжала молчать. Когда чуть больше года назад Тарзан лично явился в ее деревню посетить старосту и разобраться с каким-то недоразумением в поставке продуктов, они с девчонками, несмотря на все предостережения старших родственниц, выперлись посмотреть на грозного, но красивого лидера тарзанщиков, про которого столько сплетен ходит, в том числе романтических.

Посмотрела…

Тарзан заметил беловолосую юную девчонку, с восторгом его изучающую и забрал с собой в город, где она быстро ощутила весь «романтизм» произошедшего. Тот день Конфетти хорошо помнила. Вернее, ночь. Хотя позже поняла, что ничего особенного и страшного Тарзан с ней не делал. Наоборот, был довольно добр и мил, разве что укусил пару раз, да грудь до синяков исщипал. Так что ничего жуткого, поняла Конфетти, когда наслушалась рассказов о других девчонках, тех, кем Тарзан не заинтересовался.

Она быстро сделала вывод – лучше принадлежать одному, чем многим. И лучше пусть это будет главный, чем кто-то незначительный, у кого запросто могут отобрать. А там стоит только начать и будут перебрасывать из лап в лапы, как мячик, пока совсем не сдуешься.

И лучше огрызаться, чем рыдать по ночам в подушку. Лучше учиться пользоваться окружающими в своих собственных целях, тем более мужчины по сути своей примитивны и предсказуемы. Да, они сильнее. Да, когда их не ограничивают, они устраивают постоянную борьбу за место главаря, не жалея сил и здоровья ни своего, ни окружающих, но и с этим можно справиться… Если бы еще удалось перебороть страх, бесконтрольно возникающий при виде всех этих дылд, распространяющих вокруг сильнейший запах агрессии. Страх перед тем, что очередной победитель делает с самками побежденного. Страх настолько сильный, что только накручивание себя до предела может отогнать его вязкие туманные объятья.

Почти сразу же маленькая и слабая девчонка, лишившаяся домашнего имени и получившая взамен глупую красочную кличку, отточила язычок так остро, что Тарзан с удовольствием следил за его применением. Ему нравилась подобная строптивость, она его развлекала, но только до тех пор, пока он был в настроении развлекаться. Сейчас он был крайне раздражен, насторожен и только и ждал повода на ком-нибудь сорваться.