Соня Кляйн - Энтропия

– Ну как, готов?

– Да тише ты! Все готово. Давай запись.

Шуршание в полумраке перед светящимся монитором прервалось покашливанием.

– Ой, успокойся. Все нормально будет, – беспечно бросил Кевин, высокий худощавый парень в очках.

– Давай быстрее!

– Нас все равно засекут, главное – успеть пустить в эфир…

– Да с чего ты взяла, что засекут? – Кевин усмехнулся с предвкушением и наконец нажал на кнопку. – А, и пускай… Вот будет скандал!

Чернота за гигантским окном вспыхнула ядовито-голубым светом. На огромном экране напротив здания – здесь, на главной улице – появилась запись. И точно так же вспыхнули тысячи других экранов по всей столице и по другим городам. Централизованное телевидение – воскресший пережиток прошлого. Они не скрывали своих лиц, уверенно глядя с экрана. Теперь это сообщение увидят все. ВСЕ. И теперь их уже никто не остановит.

***

«Сначала было слово. Идея. Благородная идея о всемогущих сверхточных механизмах и совершенных компьютерах. О машинах, превосходящих по своим возможностям человека, но полностью контролируемых. О совершенной медицине, продлении жизни для старых и излечении безнадежных больных. Идея, которую нельзя не поддержать. Идея жизни в чистом ее воплощении. У нас были возможности развиваться – и мы развивались, как предусмотрено эволюцией. Но люди слабы, и развитие может повернуть не в ту сторону. Эволюция бывает жестока, но это становится заметно не сразу. Мы двигались вперед, и, вдохновленные успехами, однажды решили, что можем двигаться еще быстрее. Какую цену придется заплатить за это, мы не хотели знать. И нам не сообщали.

Задумайтесь. Совершенный медицинский аппарат, который лечит почти все болезни, на пять процентов состоит из человеческого мозга, заключенного в гигантский стальной процессор. Космический аппарат, который прямо сейчас исследует Венеру, управляется человеческим мозгом, из которого состоит на семь процентов. А сверхточные компьютеры государства, состоящие из мозговых клеток в сочетании с нейросетью, в мельчайших деталях отслеживают экономические показатели 24/7, давая прогноз на месяцы вперед.

Мы получили не совсем то, к чему стремились, но на тот момент это уже никого не волновало. Сейчас мы смотрим вокруг и видим то, чего не могли вообразить еще пять лет назад. Но хотя бы на миг вспомните: с чего все началось? Что мы сказали бы тогда, если бы нам сообщили, что станет с нашим обществом через несколько лет? Окно Овертона. Давайте посмотрим на себя и хотя бы на миг – о большем не прошу – задумаемся, что с нами стало? Мы продали идеал гуманизма за удовлетворение своих потребностей, за возможность безграничного познания, за экономическое благополучие. Мы отдали бесценное за материальный комфорт. И в последний раз попрошу: задумайтесь. Разделить человека на нужные и ненужные элементы, вытащить его мозг для того, чтобы поместить его в гигантскую груду металла и микросхем для усовершенствования – миллионы лет эволюции прошли для того, чтобы такое оправдывалось чьим-то удобством? Чтобы чьи-то жизни приносились в жертву экономическим потребностям?

Впервые за всю историю человечества мы не стыдимся глубины своего падения. Знаете, какой самый страшный грех? Молчание. Мы все знаем, что происходит. И мы не обсуждаем это. Но окно Овертона не может расширяться бесконечно. Прошу, задумайтесь лишь на миг – куда мы идем? Не в светлое будущее фантастических технологий, нет. Дегуманизация не может идти под руку с прогрессом. Кто мы такие и куда мы идем? Задумайтесь: не страшно ли вам, что ждет нас в конце этого пути? Нам – страшно».

***

Офицер прищурился и посветил фонарем в темноту главного офиса телевещания. Яркий луч выхватил быстро убегающие фигуры, которые тут же скрылись за раздвижными стеклянными панелями, ведущими к эскалатору.

– Включить свет, – махнул рукой офицер. – И обесточить лифт.

Можно было бы еще и заблокировать все двери, но Максимиллиан не стал этого делать – ему хотелось посмотреть, как эти непуганые оленята будут метаться по зданию, пока сами не прибегут к нему в руки. Ведь они даже не додумались обойти помещение со звуковыми датчиками – что за легкомысленный подход…

Сержант ввел пароль на щитке, и вспыхнули лампы под высоким потолком. Четыре полисмена повернули к проходу, ведущему в сторону запасного выхода.

– Я просто поверить не могу, – покачал головой второй офицер, – Это же бессмысленно. Как они сами не понимают?

Максимиллиан усмехнулся:

– Пройдет несколько лет, и эти ребята займут высокие посты в тех компаниях, против которых они сейчас пытаются поднять бунт. Те, кого они пытаются защитить, будут ненавидеть их еще больше, чем нас.

– Если бы это были мои дети, я бы с этим разобрался – нахмурился второй офицер. – Если не поставить на место этих неуемных подростков, бардак никогда не закончится. Конечно, молодежи всегда нужно против чего-то бунтовать…

Максимиллиан проигнорировал эти слова. Он прищурился и удовлетворенно кивнул, когда в глубине коридора показались полисмены, ведущие закованных в наручники виновников беспорядка.

– Знаешь, это закончится даже быстрее, чем ты думаешь, – улыбнулся он. – К делу ведь нужно подходить с холодной головой, а не с горячим сердцем. Но для них холодная голова – это слишком скучно.

Его напарник пожал плечами и утомленно посмотрел вглубь коридора, где уже маячили фигуры виновников происшествия, которых вели полицейские. Вскоре они предстали перед Максимиллианом – закованные в наручники, взлохмаченные и слишком надменные для своего положения. Максимиллиан скептически покачал головой. Так сказать, декабристы своего времени – детки богатых и влиятельных «хозяев жизни», которым с чего-то вдруг захотелось пойти против системы, взбрыкнуть и показать зубы своим родителям. Детки своего гуманного времени – они знают, что им ничего не будет за все их шалости, и поэтому на их лицах такое вопиющее самодовольство.

– В фургон, – коротко скомандовал Максимиллиан и быстро направился к машине.

Оказавшись на улице, Нела невольно зажмурилась. Яркий свет прожекторов слепил глаза. Холодный осенний ветер трепал волосы и одежду. Дурацкая мода на шуршащую ткань у Лилли – именно она подвела. Как можно было не учесть звуковые датчики? Смешно, какая мелочь. Хотя и слегка досадно за свою глупость. Нела спокойно подставила запястья и позволила надеть на себя наручники. Бояться ей было нечего. Только не ей. План был хорош и удался на девяносто девять процентов, за исключением завершающего этапа. Пусть их сейчас запрут в камеру, дело уже сделано, и Корпорации придется хорошо потрудиться, чтобы скрыть это происшествие. И все равно, это первый значительный шаг в их программе. Весь предыдущий год они избегали решительных действий, ограничиваясь "просветительской деятельностью" в интернете. Интернет вообще хитрая штука: иногда какая-то мелочь разлетается, как вирус, по всем новостям и социальным сетям, а иногда ты просто кричишь в пустоту, а пустота равнодушна и безмолвна. Особенно когда твоя правда непопулярна. И это несмотря на все потраченные средства и усилия.