Фриц Лейбер - Призрак бродит по Техасу

Теперь я уже не сомневался, что он - актер, хотя и старой, мелодраматической школы. Он двинулся ко мне, протягивая широкую, поставленную дощечкой ладонь, а за ним, точно робкие ребятишки, семенили смуглые карлики.

Я не отозвался, хотя был искренне тронут его велеречивым гостеприимством. (В глубине души все актеры обожают витиеватую речь.) Я просто устал и замучился от головокружения.

Уже много минут я старался сохранять равновесие, немыслимо скорчившись в сумасшедших внутренностях центрифуги, которая не только отравляла мою плоть физическим утомлением, но и мутила мой мозг. Тщетно я пытался усталыми пальцами наладить забастовавший коленный моторчик. Я заставлял ноющую грудобрюшную преграду втягивать в мои спаленные легкие воздух, похожий на закваску, сдобренную сульфидом. Я терпел грубости невежественной бабенки и псевдоковбойского таможенника. Меня все еще мутило от антигравитационных снадобий и сокрушающего ускорения на борту " Циолковского ".

Итак, меня уже тошнило от Терры, а они еще только меня к ней готовили!

И вот теперь известие, что я оказался в двух тысячах обремененных тяготением миль от места своего назначения, стало, фигурально выражаясь, последним грузиком на моем центрифужном поясе. (Центрифуга Циркумлуны дает только два лунаграва, и я вешал грузики на мой экзоскелет, чтобы достичь терраграва).

- Полностью меня кличут Эльмо Нефтеполе Эрп, и я прямой потомок именитого стрелка, - вкрадчиво сказал Дородный Великан. - А тебя как, Черепуша?

В эту секунду к нам из другого отсека центрифуги явилась через низкий проем еще одна представительница женского пола. При виде нее мой дух взыграл, словно мне в семь вен одновременно вкололи ускорительный эйфории, или Идрис Макилрайт пригласила меня к себе в кабинку помочь ей одеться в костюм Евы в "Назад к Мафусаилу" Бернарда Шоу, или же Мэри Сперлинг в хайнлайновских "Детях Мафусаила". Почему некоторые девушки меня воспламеняют, тогда как слезливые, грудастые Сюзи только гасят? Нет, ответ я знаю и сам: сексуальная привлекательность.

Эта девушка была смуглой, как согбенные карлики, и рост ее немногим превышал четыре фута, но держалась она, словно десятифутовая - спина прямая, как древко знамени, а вместо полотнища - волны глянцевых волос. У нее была фигура масштабно уменьшенной Венеры Милосской, а каблуки ее блестящих черных туфелек по высоте почти равнялись длине изящнейших ступней. Красная юбка колыхалась вокруг ее ног в черной сетке - сильных ног танцовщицы, желтая блузка обнажала плечи цвета кофе со сливками, а темные глаза рассыпали веселые черные искры, как кастаньеты рассыпают веселые черные звуки.

Меня настолько покорила ее внешность, что я даже не восхитился грациозностью, с какой она пересекала полосы с разными векторами ускорения.

И тут она меня одарила… взглядом, хочу я сказать. Да, она замерла в повороте и поглядела на меня, такого жалкого, скорчившегося под черным плащом наподобие черной паукообразной обезьяны, и вдруг ее бесподобные глаза, встретившись с моими, глубокопоса-женными, затененными капюшоном, излили в них жаркую любовь, а лукавые губки сложились в восторженную улыбку, словно я был воплощением тайной мечты, которую она лелеяла еще в предчувствии сексуальной зрелости.

Мое уныние исчезло, словно темные чары, развеянные Белой богиней во главе свиты нимф, охваченных страстью. Что мне шесть лунагравов? Терра - моя собственность! А сам я - граф Монте-Кри-сто (роль эту я играл дважды).

Все еще под покровом плаща я выдвинул узкие стержни из моих титановых экзолучевой и экзолоктевой костей, оперся на них, а также на работающую ногу и выпрямился. После чего выпрямился еще больше, так что моя голова оказалась на одном уровне с головами великанов. Карлики следили за моим распрямлением глазами, которые раскрывались все шире. Тут я заметил, что карлики, хотя роста были и разного, все горбились на высоте четырех с половиной футов - интригующая странность.

Наконец я окончательно выпрямился, оказавшись на полголовы выше великанов, замкнул оба коленных сустава моего экзоскелета и остался стоять на двух ступнях, а мои экзоноги от щиколоток до бедер превратились в несгибаемые колонки. Поза, хотя и шаткая, но вполне практичная - чем выше объект, тем легче он сохраняет равновесие. Я поспешно втянул стержни в запястья. Заметь их Билл, Квадратный Великан, он бы конечно заорал: "Потайное оружие!" Тем временем Эльмо обратился к моей миниатюрной Кармен:

- Давно пора, Лапонька. Если при тебе нет сигарет с начинкой, я тебя переброшу через колено и выдублю твою персиковую кожу! Черепуша, это Ла Кукарача [3], одна из моих светских секретарш. Лапонька, это мой закадычный дружок Черепуша из открытого космоса. Почитай его, как почитала бы президента Техаса, до того как он свихнулся.

Пропуская мимо ушей эти грубые, вульгарные, хотя, видимо, вполне доброжелательные замечания, я в три длинных стремительных шага приблизился к моей очаровательнице и склонился перед ней, пока мое скрытое капюшоном лицо не приблизилось к ее личику. Если вспомнить, что я обходился без коленных суставов, задрать мой закутанный в черное зад фута на два выше моей головы было немалым свершением. Поистине, поклон получился великолепный - грациозный и смелый.

Высунув руку из-под плаща, я завладел ее очаровательной ручкой, точно это была черная орхидея или обтянутый мягким бархатом мультижезл!

- Сеньора Таракана, несравненная! - пророкотал я нежно (и даже этот глухой раскат ее не испугал). - Я Кристофер Крокетт Ла Крус, весь-весь совершенно к вашим услугам! - И, втянув схваченный цветочек под капюшон, я осыпал его поцелуями.

Она, прерывая довольный смех и взмахивая длинными черными ресницами, шептала в направлении моего уха быстро и деловито, хотя и с нежностью:

- Сегодня на восходе луны, amado. За углом кладбищенской музыкальной эстрады, querido mio. А до тех пор - silencio! [4]

Женщинам и положено брать на себя практическую сторону романтической страсти.

Убедившись, что меня не только любят, но и желают, я вложил в свой покорный утвердительный шепот шипение страстного метеорита, пронзающего самогерметизирующуюся дурапластовую оболочку одного из пузырей, образующих Мешок.

Затем я красивым жестом вернул ей руку, распрямился до нормального роста и повернулся к остальным. У меня было такое ощущение, словно я только что великолепно произнес монолог Гамлета или острую тираду Сирано, и двойные выгнутые стены нашего "Сферического театра в невесомости" в самом большом пузыре Мешка вот-вот отразят шквал аплодисментов. Внутренний голос скомандовал: "Сбрось свой угрюмый плащ, Черепуша-Кристофер! Явись перед этими жалкими земляшками и своей прелестной возлюбленной каков ты есть!"