Фриц Лейбер - Призрак бродит по Техасу

Однако, что толку сожалеть о прошлом или мазохистски смаковать издевательства, которым подвергли меня и мой милый экзо!

Тело, видимо, предвосхитило мои намерения до того, как я их осознал, или же на грани обезвоживания я впал в бред и действовал чисто инстинктивно, отключив рассудок, - во всяком случае, пока меня занимали вышеперечисленные мысли, левая кисть успела перевернуть мое тело на грудь. И теперь с помощью мускулистых пальцев ног неумолимо влекла мое тело к новой цели - к бассейну.

Он был полон почти до краев, и мои глаза, даже находясь почти у самого пола, созерцали огромную чашу мерцающего серебра. Мне вспомнилось, как уютно и удобно я чувствовал себя между двумя водяными матрасами на борту "Циолковского", буквально весь покоясь в благословенной жидкости.

Пальцы рук и ног удвоили свои усилия. Вот когда, твердил я себе, я раскинусь на спине в этой восхитительной Н 2О, и ее мягкая прохлада исцелит солнечные ожоги, а все мое тело будет блаженно насыщаться влагой - вот тогда будет время обдумать, что делать дальше, и измыслить блистательный план, как взять верх над моими тюремщиками. Пока же следует сосредоточиться на продвижении вперед с помощью двадцати пальцев, а может быть, и подбородка, чтобы дотащить инертное тело до живительной воды.

Пол передо мной был щедро усыпан битым стеклом. А потому я выбрал извилистый путь, который вел почти к самым ногам Берл-сона, зато огибал наиболее опасные осколки. Большая часть этого пути лежала под открытым солнцем, но теперь, когда мои грудь и живот были в тени, жгучие муки меня почти не пугали.

Вскоре я обнаружил, что могу поддерживать голову подбородком без помощи правой руки, которую с большей эффективностью следовало использовать как левую - вытягивать далеко вперед и находить опору, чтобы продвигать туловище (пальцы на ногах проделывали это вслепую). Быстро передвигая подбородок, я смогу помешать голове опрокидываться вправо, влево или на лоб, что помешало бы мне видеть дорогу.

Естественно, мой подбородок сразу покрылся царапинами, как и грудь, и живот, но это было неизбежно.

Вначале я подводил руку к сколько-нибудь крупным осколкам и пальцем их отшвыривал. Но затем свистящее дыхание, нарастающая боль в горле, головокружение и ощущение густого невыносимого жара, смыкающегося вокруг, напомнили, что у меня уже почти не остается времени, чтобы добраться до спасительной воды.

Теперь я отшвыривал только самые большие и острые осколки, а остальные, вонзаясь в кожу, скапливались в валик у меня под грудью.

Когда, словно гигантский червь, я приблизился к Берлсону, его глаза открылись и уставились на меня, сначала равнодушно, потом со смутным, но не слишком большим ужасом, словно я был еще одним чудищем, порождением похмелья. Он поднес к губам откупоренную темную бутылку, надежно зажатую в правой руке, побулькал, побулькал и вновь зажмурился, раскинувшись поудобнее.

Можно понять степень моего отчаяния и истощения последних сил, если в тот момент я не усмотрел ничего забавного в его поведении, а только обрадовался, что миновал сапожища пьяной туши, одну из вех на моем пути.

Про осколки я больше не думал, хотя осознавал вспышки острой боли в груди и животе, а также и присутствие под ними теплой скользкой слизи, которая помогала мне ползти. Собственно говоря, осколков я больше не видел, глаза неотрывно впились в водяную цель. Пальцы на руках и ногах, а также подбородок, двигались по собственной инициативе. Я превратился в упряжку из двух кистей, двух ступней и нижней челюсти, которые, точно волокушу, тащили огромный бесформенный груз. В мозгу теснились бесполезные картины: плавание по колоссальной водяной капле с высоким поверхностным натяжением - гордости Циркумлуны; Эльмо восхваляет величие и славу Техаса; моя мать кормит меня; мой отец пытается объяснить мне, что такое океан… Ну и так далее.

Когда наконец мои пальцы коснулись края бассейна и попытались продолжить путь, сознание чуть-чуть прояснилось. Я сообразил, что слезть в бассейн так, чтобы оказаться на спине, задача не из простых. А если я соскользну в него на животе, то не сумею приподнять над водой ни рта, ни носа. Потому, хотя в глазах у меня темнело, а каждая клетка тела требовала влаги, я заставил себя проползти по дуге, пока мой правый бок не вытянулся параллельно краю бассейна. Затем я завел правую кисть под подбородок, цепляясь пальцами за край бассейна, и отправил левую кисть вперед, насколько мог, а затем под его край, где пальцы нащупали удобную впадину.

И все это время мои глаза были сосредоточены на воде, как мысли одинокого космопилота на топливе. Мой правый локоть окунулся в нее и познал блаженную прохладу. Тут во мне шевельнулось дурное предчувствие - этот бассейн выглядел очень глубоким. Но, напомнил я себе, плавать над десятью метрами глубины столь же просто, как над двумя - или над десятью километрами Н 2О (невообразимая цифра из океанических данных).

Я с силой скрючил пальцы левой руки. Правая кисть приподнялась под подбородком, я широко открыл рот, и моя голова опрокинулась в сторону бассейна. В ту же секунду пальцы левой ноги отыскали ту же впадину, что и пальцы левой руки, и в свою очередь скрючились. Мое левое бедро приподнялось.

Я удерживал равновесие в этой позе, вспоминая предосторожности, которые необходимо принимать в воде, как вдруг решил, что у меня начались галлюцинации: я увидел, что из самого верхнего окна над патио длинная розовая змея развернула хвост, а затем появилась и начала раскачиваться ее розовая голова.

Но возможно, эта суперкобра не была видением: мэр Берлсон вдруг выпрямился в кресле и уставился на свои сапоги. Потом его взгляд медленно заскользил по извивам того, что было, как я теперь сообразил, моим кровавым следом, и наконец уперся в меня.

Я набрал в легкие воздуха и опрокинулся в бассейн: взлетели брызги, и я оказался в воде на спине, как и рассчитывал.

Внезапный холод меня ошеломил настолько, что я чуть было не лишился чувств, и тут, хотя в голове еще мутилось, а в глазах темнело, началось блаженство. Вода - всего лишь эрзац невесомости, но хороший эрзац. Я понемножку впускал ее в рот. Нектар! Я быстро выдохнул через нос и вновь глубоко вдохнул.

Одним глазом над водой я следил за фигурой Берлсона, которая шаталась - потому что он был под влиянием алкоголя и потому что в глазах у меня слегка двоилось. Он брел по моему следу к бассейну, бессильно свесив по бокам руки, одна из которых все еще сжимала темную бутылку. Голова у него была опущена. Берлсон до того был похож на неуклюжего глупого пса, которого обучили ходить на задних лапах и присасываться к бутылке, что я бы расхохотался, если бы вовремя не заметил, что и рот и нос у меня находятся под водой.