Песах Амнуэль - Странные приключения Ионы Шекета. Часть 4

Но разве на Вороне-9 есть хоть один селекционер? Их там в помине не было, как не было на Земле сверхсущества, которое прививало бы человеку по мере его эволюции правила разумного поведения и общения. Человек до всего доходил своим умом, и если в конце концов на нашей родной планете возникла единая раса, соединившая гены китайцев, европейцев и даже пигмеев Африки, то в том нет заслуги инопланетного селекционера.

Разве индеец племени Сиу, обнаружив на своей территории бравого янки, думал о том, как бы слиться с ним в единую человеческую особь? Нет, он снимал с неприятеля скальп, если неприятель не успевал выстрелить первым.

Так же и на Вороне-9. Ромино и Этта соединились взглядами, и этому нужно было только радоваться, поскольку рождалась новая раса — самое совершенное растение не только на Вороне-9, но, возможно, во всей Галактике. Что, однако, сделали капульки, обнаружив в расположении своего леса пятерых монтов, один из которых нагло присосался взглядом к самой имениннице? Разумеется, бросились в атаку, размахивая ветвями и высоко выбрасывая из земли перепачканные злым соком корни.

— Какая ты красивая! — говорил тем временем взгляд Ромино, облучая всю поверхность ствола молодой прелестницы Этты.

— Какие у тебя изумительные листья! — отвечал томный взгляд юного стройного деревца.

— Я не предполагал, что капульки могут быть так прекрасны! — говорил Ромино, пересчитывая лучом своего взгляда каждый листок на ветках своей любимой Этты.

— А я не думала, что у монтов такие удивительно сильные и упругие стебли, — отвечала Этта, и два влюбленных существа все ближе придвигались друг к другу.

Тибл, высокий капульк, уверенный в том, что хороший монт — это мертвый монт, вклинился между Ромино и Эттой как раз тогда, когда лучи их взглядов начали менять цвет с белого на розовый — это означало, что влюбленные готовы приступить к созданию общего семени, способного при надлежащем уходе вырасти в самое прекрасное и разумное существо на Вороне-9.

Разве Тибл понимал, что в тот момент энергия взглядов способна была даже камень расплавить, не то что перерубить не такой уж прочный ствол?

— Ах! — одновременно воскликнули Ромино и Этта, когда Тибл буквально на их глазах переломился пополам и скончался с рычанием, побудившим остальных капульков к немедленным агрессивным действиям.

Четверо спутников Ромино, естественно, в долгу не остались. Кустарникам трудно бороться на равных с высокими стройными деревьями — тем более, что хозяевам было куда легче, чем пришельцам, заново укореняться в рыхлой почве после каждого успешного удара кроной по стеблям. Эта батальная сцена описана в моем романе с предельным реализмом и даже, я бы сказал, с натуралистическими подробностями. Оторванные ветки монтов падали на землю и пытались пустить корни, но капульки пускали ядовитые для противника соки, и вот уже пал первый монт, куст его почернел и растекся, будто желе на тарелке. Вот уже и второй монт отдал жизнь за Ромино, третий тоже недолго держался против наступавшего неприятеля, а потом подошла очередь Мерукаца, и он скончался под ударами, проклиная всех монтов и капульков скопом.

Не прошло и получаса, как от четверых монтов не осталось даже посмертного желе — все впитала в себя плодородная почва. Для Ромино же с Эттой время остановилось — полчаса для них стали вечностью и мгновением, всей их жизнью и кратким мигом. Семя будущего монтокапулька вызревало в световом луче взглядов, и был у капульков только один способ прервать этот живородящий процесс. Ну что бы им именно тогда остановиться, подумать хорошенько своими ветвистыми головами! Для чего живет на планете разумный капульк? Не для того разве, чтобы расти над собой, создавать себя-нового из себя-старого? Разве не в эпосе капульков сказано было: «И посади Семя»?

Да, конечно, но я, как автор, не готов осудить своих персонажей-капульков за то, что они так и не поняли в тот момент, какое именно семя намерены уничтожить. Истина обычно осознается тогда, когда в этом уже нет нужды. Гениальные прозрения и откровения становятся достоянием не современников, а потомков. Герои, изменившие мир, погибают в безвестности, и примеров тому не счесть.

Я уверен, что когда-нибудь на Вороне-9 поставят Ромино и Этте памятник, как в земном городе поставили памятник никогда не существовавшим шекспировским героям, не имевшим — теперь вы в этом убедились сами — к моим персонажам ни малейшего отношения. Будучи писателем-реалистом, а не каким-нибудь сочинителем благополучных житейских историй, я вынужден был в финале своего романа описать то, что произошло в действительности на далекой планете Ворона-9. Совместными усилиями лесу капульков удалось оттащить от Ромино влюбленную в него Этту. Более того, капульки, поднатужившись, буквально выдернули Ромино из почвы, и луч его взгляда сразу потерял свою жизненную энергетику. Ветви съежились, корни вытянулись, листья опали.

Ромино умер, и зачатое им семя будущего монтокапулька умерло вместе с ним.

— Ах, — сказала потрясенная Этта, увидев, как тело ее возлюбленного превращается в грязное и смрадное желе. — Любовь моя, мне без тебя нет жизни!

И с этими словами Этта сама погасила луч своего взгляда, расслабила корневую систему и замерла навеки, как это происходит обычно с капульками, лишенными жизненных соков почвы. Так она и стоит на невысоком плато неподалеку от нового космопорта Вороны-9.

А новая раса монтокапульков не возникла до сих пор.

Печальная и возвышенная история.

Вот и скажите, что общего у моего романа с мало кому, кроме критиков, известным сюжетом Вильяма, сами понимаете, Шекспира! Ничего. Тем более, что английский драматург наверняка, в отличие от меня, не бывал на Вороне-9 и не видел своими глазами тонкое, окаменевшее от горя деревце.

После того, как критики обвинили меня чуть ли не в плагиате, я твердо решил: бросаю литературную деятельность, поскольку она приносит мне одни неприятности. Да, я так решил, но не удержался и все-таки создал свою лебединую песню — веселую и полную оптимизма.

Критики, конечно, существа недостойные, но, если говорить совсем честно, то вовсе не из-за их глупых нападок я перестал сочинять романы. Когда в человеке горит внутренний огонь, никакой критик не способен загасить своим ведром помоев это пламя. Но если огонь погас…

Так вот, во мне погас огонь сочинительства. Бывало уже такое: понимаешь, что заканчивается определенный этап жизни, исчерпана некая миссия, пора приниматься за другое дело. Так я в свое время оставил службу в зман-патруле, в галактической разведке, в Институте безумных изобретений… Отовсюду я уходил без сожаления, потому что видел перед собой новые перспективы, новые пути, новые возможности.