Песах Амнуэль - Да или нет

— Сережа, для того человеку даны мозги, чтобы думать.

Мысли текли все медленнее, наверно, Сергей уже спал, потому что увидел вдруг, что в комнату входит Таня, садится на кровать и молчит, только смотрит, и он не знает, в каком мире находится — в своем или уже в том, где он когда-то сделал иной выбор. Надо бы расспросить Арье подробнее, как в одной и той же Вселенной могут быть миллиарды… нет, бесконечное число… они что, прямо друг в друге, как матрешки? Танечка… Не беспокойся, я прямо с утра позвоню Арье и…

На кухне было натоплено и душно, Арье сказал, что его знобит, но это, видно, просто от волнения, он был, в общем, уверен, что Сергей придет, тем более, что ночью — во сне — услышал его ответ, но все же волновался, и кто бы не волновался, и сам Сергей тоже наверняка волнуется. Вам не холодно, Сережа? Нет? Ну, давайте начнем…

— Если даже все так, — сказал Сергей, устраиваясь поудобнее, чтобы руки лежали на столе, спина расслаблена, — если все так, как вы говорите, то в том мире есть другой я, и что — нас станет двое? А в этом — ни одного?

— Конечно, нет, Сережа, о чем вы говорите? Законы сохранения в пределах каждого отдельного мира никто еще не отменил. Вы будете сидеть здесь, на стуле, речь идет о мысли, о разуме. Понимаете?

— Мне будет только казаться?

— Нет. Решения принимает не это вот тело, а ваш разум, мысль. Мысль — это и есть вы. Там вы будете собой. Вот и все.

— Не понимаю, — пробормотал Сергей, и иголочка страха кольнула его. Может, он напрасно… Но руки не поднять… Голова как свинцом… Почему так вдруг темно…

Что-то взвизгнуло над самым ухом, и Сергей невольно отшатнулся. Фу, как испугала. Это была соседская Наташка, вздорная девчонка, учившаяся в параллельном классе. Была у нее такая привычка — проходя мимо, визжать вместо приветствия. Сергей махнул рукой и вбежал в подъезд — в руках была авоська с тремя пакетами молока, недельной нормой, и нужно было срочно поставить молоко в холодильник, иначе прокиснет. Дома было тихо, предки еще не вернулись, и Сергей с удовольствием расположился перед телевизором, включать, правда, не стал — вечером отец начнет проверять по счетчику, рассвирепеет, как неделю назад. Бог с ним. Взял в руки книгу — «Основание» Азимова. Любопытное чтиво, хотя и старье.

Не читалось. Какая-то мысль, которую он никак не мог ухватить, плавала в глубине сознания. Танька? Нет, не о Таньке — чего о ней думать? Неделю назад еще стоило, а сегодня-то? Или все же о Таньке? Может быть, напрасно поссорились? Жалко девчонку. Любит. То есть, говорит, что любит. Господи, ну, любит, он тоже… Собственно, он первым и…

Стоп.

Мысль всплыла, и Сергей застыл, пораженный ее внезапной ясностью и чужеродностью.

Кто-то второй в нем, затаившийся и следящий из глубины, проговорил, четко произнося слова, так, будто они раздавались из радиоприемника: «Ты что, разлюбил? Ты?»

А что такого? Сергей вспомнил, как больше года назад он поцеловал Таню — поцелуй пришелся куда-то между глазом и ухом, Таня увернулась, убежала, и он до поздней ночи переживал это свое поражение, обернувшееся победой, потому что на другой день Таня смотрела на него как-то задумчиво, а во время урока литературы прислала записку «В два на границе». Границей они называли забор, отгораживавший стройку какого-то завода, давнюю и всеми забытую. И он пошел, и по дороге готовил себя к чему-то необыкновенному, а оказалось все очень просто — Танька положила на землю портфель, сказала «А ну-ка, давай я тебя научу», и… Может, тогда это и произошло? Может, он именно и хотел — сопротивления, преград, чтобы мучиться (о, любовь…), а для Таньки это было приключение, судя по всему, не первое, и обыденность поцелуев погасила в нем это еще не разгоревшееся пламя?

А Танька-то втюрилась, да… Удивительно, до чего девицы влюбчивы. Ничего, перебесится. Так, Азимова — в сторону. Все это глупости — Галактика, цивилизации… Отец при всей его тупости в одном прав: нужно делать дело. В прошлом году (как-то это совпало с началом истории с Танькой) отец бросил свою работу в «ящике», хотя платили изрядно, и занялся крутым бизнесом. А ведь одно время они с матерью (Сергей сам слышал) собирались мотать в Израиль. Отец настаивал, вот что смешно, а мать говорила, что в Израиль едут сейчас только придурки. Саддам Хусейн, непотопляемый иракский кормчий, ее, видите ли, пугает. Инфляция, и работы нет никакой — судя по телевизионным передачам. И ведь могли бы поехать, Сергей думал, что предки решатся, надоело все это до чертиков, класс этот и ребята тупые какие-то, и даже Танька, готовая на все, лишь бы он повел ее в кабак, «Уют» этот, дыру поганую.

Дело. Сергей бросил книгу через всю комнату, но до полки не добросил. Черт с ней. Открыл школьный ранец, выудил из потайного отделения конверт с зелеными, пересчитал. Сто. Хороший навар. Завтра потрясет еще этого, из параллельного класса. Хмырь такой, Сашкой зовут, отец у него фирмач, а сам травкой балуется. Если отцу заложить, тот ему… Отлично, на сотню не потянет, но пятьдесят как миленький…

Надо продумать план. Как подойти, что сказать. Не спугнуть в первую же минуту, а то накостыляет, не подумав. Значит, так…

Кольнуло что-то слева в груди. Туман какой-то перед глазами. Почему? Почему он такой? Вопрос прозвучал как из радиоприемника, чужой вопрос, и Сергей даже испугался на мгновение. Расслабился. Какой есть. Нормальный. Жить нужно уметь, в России — тем более, а особенно, если ты еще и еврей, пусть и с русской фамилией. Уметь жить. Он будет уметь. Цель такая.

Кольнуло опять. И — туман перед глазами. И дышать трудно… Что… Падаю… Да подойдите кто-нибудь…

— Вот выпей, — Арье держал перед ним чашку, из нее поднимался пар, но пахло не чаем, а какими-то пряностями, Сергей отпил глоток, и боль стекла из сердца по сосудам, растворилась, пропала. Он допил жидкость медленными глотками, поставил чашку на стол и только после этого разрешил себе глубоко вздохнуть. Нет, нигде не болело.

— Вернулся, — сказал Арье. Не спросил, просто констатировал факт. — Все хорошо, видишь? Ты сумел.

— Я… — Сергей вспомнил все, ни одно из прожитых мгновений не стерлось из памяти, — Арье, я сошел с ума? Я не мог так…

— Как — так? Погоди, помолчи, подумай, вспомни. Я пойму. Да… Ты пей пока. Пей и думай. Не нервничай. Это был ты, конечно. И не ты, потому что…

Арье ходил по кухне из угла в угол, бормотал что-то, поглядывал на Сергея, касался пальцами его плеча, будто хотел убедиться, что Сергей на самом деле здесь, не ушел, да и не уходил никуда.

— Вот проблема, которую я пока не решил, — сказал он, наконец, сел за стол, поглядел Сергею в глаза. — Не знаешь ведь заранее, в какой из бесконечных миров попадешь. Ты хотел остаться в Питере и быть с Таней. Это и получил. Я говорил тебе, не подумав, что это невозможно, потому что не было у тебя такого выбора — ехать или не ехать. Но альтернатива возникла, видимо, значительно раньше, судя по тому, какой у тебя там характер… Что-то ты сделал задолго до того дня, когда решил признаться Тане в любви. Что? Я ведь не психоаналитик, я могу понимать мысли, но для того, чтобы я их понял, ты должен думать, а ты думаешь о другом.