Андрей Хомутов - Шизофренизмы. Рассказы

– Как же это вырезать? – испуганно переспросил старик.

– Да вы не волнуйтесь, – успокаивал его доктор, – душа у современного человека – рудимент – недоразвитый, остаточный орган, бывший полноценным у наших далёких предков. Современный человек не использует душу и вполне может прожить после её удаления. Операции по удалению души давно уже стали операциями рядовыми, сложностей не вызывают и назначаются всегда при различных заболеваниях и воспалениях души. За ненадобностью органа его при заболеваниях проще и быстрее удалить, чем лечить. В наше время рождаются дети уже без этого отжившего органа, а через некоторое время он совсем исчезнет из анатомии человека, как исчезли когда-то хвост и большие крепкие когти. Вот вам направление на операцию, и после удаления зайдите повторно ко мне на приём, – доктор протянул старику лист направления и закончил приём.

Старик вышел из кабинета и побрёл вдоль длинного коридора к выходу.

– Душу вырезать… Удалить… Надо же… Вот ведь придумали… Не буду! Жизнь прожил, и ничего, а помру, так помру – стар я уже, – бормотал себе под нос дед.

Он смял направление и бросил его в урну у входа в больницу. Спустился с крыльца, оказавшись под раскидистыми ветвями цветущей сирени. Солнечный свет и тень от листвы деревьев рисовали на тротуаре затейливый узор. Старик протянул вверх руку и сломал маленькую веточку сирени.

– Подарю своей старухе, – ласково улыбнулся он.

– Мама, я пошла гулять! – раздался звонкий голосок маленькой девочки. Дверь хлопнула, и послышались шлепки сандалий по ступенькам. В одном из пролётов девочка заметила приоткрытую дверь и мягкий белый свет, сочившийся оттуда. Она отворила дверь и увидела, что в комнате сидел старик. Он расположился на стуле в центре комнаты, склонившись над сундуком. Девочка робкими шажками подошла к старику и заглянула в сундук. Он оказался до краёв наполнен прозрачными адамантами. Девочка долго смотрела на них, а дед не обращал на неё внимания. Осмелев, она бережно, с трепетом взяла пальчиками сначала один адамант, повертела его в руках, также бережно положила обратно, потом – другой, третий, четвёртый и т. д.

– Как их много! Они все разные?! – с восхищением и трепетом первооткрывателя воскликнула девочка.

– Верно. Все разные. Ни одного одинакового! Иначе и быть не может! – ответил дед.

Он взял из ящика первый попавшийся адамант и подставил его под луч света. Адамант имел множество граней и линий, разбросанных, казалось бы, беспорядочно по его поверхности. Но удивительнее казались грани внутри тела адаманта, хотя он и был цельным. Луч света прошёл через внешние грани адаманта, частью отразился, а частью проник внутрь. Здесь внутри свет, наткнувшись на первую грань, распался на несколько цветных лучей, а каждый из них, натыкаясь на другие грани, снова распался, и так множество раз, пока, наконец, не вышел наружу. Комната сразу же наполнилась яркими цветными бликами и лучиками.

– Дедушка, смотри! Солнечные зайчики! Как их много! – засмеялась девочка.

Старик повернул адамант под лучом света, и всё множество ярких лучей и пятен пришло в движение. Казалось, вся комната затанцевала. Девочка залилась радостным и звонким смехом.

– Ой, а этот совсем гладкий, – девочка держала в руках адамант, похожий на куриное яйцо, – гладкий, матовый и непрозрачный, – почему он такой, деда? Подставь, подставь его под солнечный лучик! – весело попросила девочка, протягивая в раскрытых ладошках странный адамант.

Дед снисходительно улыбнулся, взял девочку на руки и усадил к себе на колени. Он обнял её одной рукой, а второй – поднёс адамант к лучу света и повертел его. Ничего не произошло – адамант не отражал разноцветных лучей, а, казалось, наоборот, даже поглощал часть света. Девочка, ожидавшая совсем иного, насупилась.

– Понимаешь, – начал дед, – это душа человека. Тот первый, который отражал яркие цветные лучи, он жил, не боясь испытать переживания. Случались в его жизни и радости, и горе, и боль. Всякая радость, удовольствие, восхищение оставляли на поверхности его адаманта новые грани. И каждые горе, огорчения, потери оставляли грани внутри адаманта. Я зову это душевным опытом. Ни от чего не прятался этот человек: ни от печалей, ни от радостей. Потому и был он богат духовно. И сам, словно лучами, освещал всякого, кто встречался с ним.

Тот последний испытал однажды огромное разочарование. Переживал долго и сильно и решил оградиться от страданий, чтобы не испытывать больше печали. Оградился от всех словно скорлупой и не тревожился больше ни о чём. Вместе с тем перестал он испытывать и радость, и любви не знал более, и дружбы ни с кем не имел. Всегда радость дружбы и любви может обернуться болью утраты, чего он страшно боялся. Люди при встрече с ним не видели огня в нём. Ничего не знали они от него: ни дурного, ни хорошего; и сами живого в нём пробудить не могли.

Разгладились со временем грани его адаманта, потускнел он снаружи так, что свет уже плохо проникал внутрь и не выходил наружу.

Девочка слушала рассказ старика, а глаза её блестели. «Надеюсь, никогда не придётся тебе также закрыться в себе, – обратился старик к девочке, – будь же всегда открыта новым впечатлениям, как сейчас. А теперь беги к родителям, они уж, наверное, потеряли тебя». Девочка спрыгнула с колен старика, пробежала несколько шагов, обернулась, помахала ему ручкой и убежала совсем. Лишь озорные глазки её и невинная улыбка да два хвостика по бокам ещё долго всплывали в памяти старика – тогда он слегка улыбался, и уголки губ тянулись чуть вверх, а уголки глаз – вниз.

Парковая аллея тянется прямой линией. Вдоль аллеи по краям растут ветвистые деревья и густой низкорослый кустарник. Солнце давно перевалило за зенит и уже на полпути к линии горизонта, скрываемой парковыми насаждениями. Солнце теперь добавляет жёлто-оранжевый оттенок всему, к чему прикасается лучами.

По этой аллее идёт старик. Медленно, вялой походкой, опираясь о трость, он почти шаркает то одной, то другой ногой. Пиджак топорщится на выступающих лопатках сутулой спины и свисает на плечах, намекая на то, как усох его хозяин с тех пор, когда пиджак был впору. На голову старика почти до ушей натянута шляпа. Вообще, старик одет не по погоде – пожилые люди вечно кутаются, даже при ярком летнем солнце.

Он прошёл уже более половины аллеи, затратив не менее получаса, и успел утомиться. Потому, приметив скамеечку, присел на неё передохнуть. Старик выставил перед собой трость, опираясь на неё двумя руками, а подбородком – в руки. Со стороны могло показаться, что на скамейке сидит пустой костюм, а над ним висит шляпа. Так старик сидел и смотрел перед собой, о чём-то задумавшись. В парке было пусто, и его ничего не тревожило.