Олег Литвишко - Второгодник

На меня накатила тоска, которая была со мной все последние годы пребывания в прошлом теле. Я-то знал, до чего дореформируют школу: роль учителя опустят до нуля – ему откажут в доверии даже принимать экзамены у детей, их роль сведут к натаскиванию на ЕГЭ; воспитание окончательно уберут из всех документов и практики, один из Министров скажет: Цель школы – вырастить грамотного потребителя; учителя и директора станут бояться учеников и родителей, каждый свой шаг обкладывая всякими бумажками и расписками, централизацию доведут до абсурда, директоров школ из педагогов превратят в администраторов.

Закругляя паузу, хлопнув ладошками по коленкам, я сказал:

– Простите, товарищи, за то, что внес сумятицу в ваши головы, но кто-то же должен, в конце концов. Вы слишком успокоенные, за вас думает и все делает Партия. А что, если она не делает того, что надо? Представьте на секунду, что Партия делает что-то не то, не потому, что хочет навредить, а потому, что не знает, не умеет, слишком уверена в старых подходах.

Все сидели, уставившись в одну точку, и молчали.

– Ладно! Сергей Иванович, я хочу заключить с Вами договор.

– Какой? – как-то заторможенно, еще не отойдя от предыдущего разговора, ответил Сергей Иванович.

– Где-то после окончания учебного года мы с мамой вернемся в Питер, я помогу вам защитить докторскую диссертацию по психологии личности. Что-то типа «Возможности развития памяти детей старшего дошкольного или младшего школьного возраста». Помогу, а вернее, сам проведу исследования детской памяти.

Еще мы сможем провести исследования в области раздвоения личности. Дело в том, что оно у меня присутствует – молодое тело живет отдельно от старого мозга.

Я никогда не сплю, вернее, мое тело спит, а вторая часть меня всегда бодрствует, размышляет, строит планы, проводит работу над ошибками и т. п. Все это можно изучить и даже попробовать повторить у других детей и взрослых.

Ну и, в-третьих, могу с вашей подачи проходить разные исследования в разных научных учреждениях. Это тоже Вам очков добавит, потому что против моей воли толком ничего исследовать не удастся. Мне по силам свести достоверность всех таких исследований к нулю. Ну, кроме анализов мочи и кала, конечно.

Хочется, чтобы вы почувствовали пользу от нашего сотрудничества. Как?

Сергей Иванович, сидевший вполне себе прибалдевшим, почесал голову и сказал:

– Да, уж!!! Возможности завораживают!.. Но раз ты предлагаешь договор, то предполагается, что я тоже что-то буду должен. Чего потребует Мефистофель от бедного доктора Фауста?

– Хочу вас попросить о трех вещах: во-первых, помочь мне закончить школу как можно быстрее. Имеется в виду, помочь мне преодолеть административные барьеры – все экзамены сдам сам. Во-вторых, помочь поступить в пединститут им. Герцена, в-третьих, мне надо наладить контакт с начальником КГБ по Ленинграду.

Вот, собственно, все, что мне может понадобиться в ближайшем будущем. Устраивает?

– Да, конечно, устраивает. Сомнения вызывает только третий пункт. Я знаком лишь с заместителем начальника, но думаю, мы все уладим.

– Вот и здорово, тем более, что третий пунктик понадобится только где-то через годик, может через два.

– По рукам! Удивительно! Еще сегодня утром ничего подобного мне даже в голову прийти не могло. Вы, молодой человек, явление природы, неизвестное науке.

– Я обычный мальчик, просто кто-то, скорее всего, я же, но старый, поселился у меня в голове. За сим, хотел бы откланяться. Меня мама ждет и очень волнуется. Она никак не может привыкнуть, что со мной произошли такие катаклизмы.

Вчера вечером прибежал Вовка и передал приглашение Нонны Николаевны зайти к ней сегодня утром. Очень интересно, что она хочет сказать, тем более что она в первый раз выступает инициатором встречи.

За последнюю неделю мне удалось устроить четыре «случайные встречи» с целью поговорить на темы школьного строительства на макаренковских принципах. Она упирается и не сдается, наверное, потому, что неизвестность и ответственность ее пугают, а, с другой стороны, непонятно, что и как надо делать, и почему ее работа в предыдущие годы даже рядом не лежала с идеями А.С. Макаренко. Корпоративный гонор никто не отменял. К тому же трудно пойти на поводу у мальца.

Нонна Николаевна выглядела уставшей. Чуть лишнего опущенные плечи и уголки губ, не первой свежести прическа, – все это наводило на мысль о бессонной ночи и большом количестве выпитого чая.

– Чаю хочешь? – спросила Нонна Николаевна.

– А вы? – выдал я в ответ с явным сочувствием. Вот ведь прилетело на ее голову! А могла бы спокойно готовиться к новому учебному году, как делала много раз до этого.

– А что, так заметно, что я чай уже видеть не могу?

– Есть немного, но дело в том, зачем все это? Я имею ввиду бессонные ночи…

– И зачем же?

– Нонна Николаевна, все упирается в то, нравятся ли вам результаты вашей предыдущей работы, можете ли вы гордится ими? Если да, то скажите об этом, и я сольюсь по-тихому, и все останется, как было.

– А ведь похоже, что ты все равно продолжишь…, только в другом месте.

– Однозначно, да. Моя настойчивость связана с тем, что здесь, в Октябрьске, идеальные условия для старта: леспромхоз на коленях, колхоз весь в долгах и дотациях, родители, кто поумней, бегут в город, а остальные заглядывают в бутылку, дети на танцы ходят в трениках и с тоски воют… Им всем только стоит показать кусочек нормальной жизни, зажечь маленькую искорку и – возгорится пламя!

Нонна фыркнула, но с какой-то грустинкой в голосе.

– С чего начнем, оратор?

Я весь подобрался, как перед стартом на сто метров и с тихой надеждой спросил:

– Это значит, да?!! Вы готовы положить на алтарь свою жизнь?

Нонна вскочила, как-то неловко крутнулась и выкрикнула:

– Да, да, хочу я…, хочу чего-то нового, светлого, радостного… Хочу видеть детские улыбки, а не испитые рожи родителей, – она чуть успокоилась, а потом сказала:

– А ты садист, знаешь это?

У меня в глазах стояли слезы, такие крупные, которые заволакивают все яблоко и искажают обзор, а потом очень медленно скапливаются внизу и, продавив мелкие реснички, неспеша ползут по щеке крупными каплями.

– Просто я ждал этой минуты без малого пятьдесят лет. Вам не понять, что значит пронести через полвека знание того, что ты можешь все исправить, и не иметь возможности даже начать.

– Значит, ты все-таки из будущего! – тихо не то сказала, не то прошептала Нонна Николаевна. В ответ я только отмахнулся.

В комнате установилась тягостная тишина, которую никто из нас не решался тронуть. Казалось, что нарушится то хрупкое единство, которое показало свои первые ростки и которое очень легко убить неуместным словом.