Максим Гурбанов - Северная страна

Это не самоедство. Нет. Возможно, это оно, но это не проблема. По крайней мере не ее. Не синдром, каким он может показаться. Она просто хочет, чтобы там что-то было, потому что пусто внутри; может быть. Как в колодце.

Жила была девочка-колодец. Внутри у неё было светло и чисто. Даже стерильно. Редкие растения поднимались со дна, цепляясь тонкими, почти прозрачными стеблями о стены. Не было ни цветов, ни аромата. Только идеальная чистота и порядок. И пустота.

Много лет девочка-колодец смотрела по сторонам, искала, чем бы себя заполнить. Мозг ведь есть – не тупая, и поэтому тяжело. Она пыталась, она старалась, кидала кирпичи в колодец, но те рассыпались и исчезали. Теперь она говорит о себе на каждом шагу и делает из мухи слона. Жалуется всем, пытается найти единомышленников. Девочка-колодец кричит, что больна самоедством, что интроверт: чтобы все видели, как ей хорошо быть одной! Но она не одна: она наблюдает за ними – наблюдают ли они за ней.

А другие, серые, прозрачные, такие же пустые, смотрят и восхищаются ею. И кирпичами, и одиночеством. Они не способны понять, что наигранное уничижение – есть способ быть, стать кем-то. Быть просто девочкой-колодцем для нее недостаточно.

«Пусто, пусто!» – кричит умная голова и смотрит вниз.

«Пусто!» – бьется эхо о стены, падая на дно. Ударяется о землю и лежит в одиночестве.

– Скажите, это вы написали? – мужчина средних лет держал в руках вырезку из старой газеты.

– Совершенно верно, – с гордостью в голосе ответила Констанция.

На обратной стороне газеты девочка, на фоне взлетающих голубей, осторожно шла по мостовой. На ее выставленных вперед ладонях послушно сидел голубь. Одетая в светлый сарафан с рукавами-фонариками, темные ботинки с закрытым носом и светлые носки, на вид ей было года три. Правая ножка повисла в воздухе, смущенная и радостная улыбка, тело немного наклонено вперед. Констанция почувствовала прохладный летний ветерок, тепло послеобеденного солнца, услышала шум проезжающих по мосту машин. Запах пожелтевшего детства, черно-белых надежд, оборванные уголки ее жизни окутали Констанцию словно туман. Она попыталась прочитать имя фотографа, но корреспондент, заметив ее взгляд, поспешно спрятал вырезку в темно-синий блокнот.

– И так, продолжим. Вас зовут Констанция? – спросил он с сомнением в голосе.

– Совершенно, верно.

– Какое странное имя, так действительно называют детей? – ростом не выше полутора метров, корреспондент с длинным каре тонул в огромном старом красном кресле.

– Нууу есть страна, где мальчиков до сих пор называют Людовиками. – ответила Констанция. Ее маленький аккуратный носик и такие же ушки, слегка топырились, придавая ей непринужденный вид.

– В вашей статье, которая появилась много лет назад, вы говорите о девочке-колодце. Скажите, чем вызвано такое осуждение? О ком именно вы написали?

– Ни о ком конкретно. – Вопрос хоть и звучал не впервые, заставил ее разозлиться. «И ты такой же, как и все», подумала она про себя, а в слух произнесла:

– Я хотела лишь сказать, что бывают разные люди. Наша планета полна необычных, оригинальных, и в то же время пустых и глупых людей. В этом ее многообразие. Но бывает так… как бы это сказать. Бывает, что кто-то вдруг начинает решать: кому быть на этой планете, а кому не быть.

– Не совсем понимаю, о чем вы говорите, но мы к этому вернемся.

– Вот вы, например, знаете, что некоторые люди могут высохнуть словно домашние цветы. – перебила его Констанция. – Сначала высыхают кончики листьев, потом они опадают. Немного позже нагибается стебель, опуская с каждым днем все ниже и ниже свою макушку. И это остается незамеченным, понимаете? А я все вижу. Я вижу, как некоторые люди тихо умирают внутри. Это видно по их улыбке, читается в их глазах. – Она пристально посмотрела корреспонденту в глаза. – Я вижу, как люди используют всю силу самовнушения, пытаясь обмануть внутреннее я, потому что смотреть на окружающий их мир становится смертельным. Горечь о том, что они могли поступить по-другому, пойти на зов, что отбивал вески много лет, увидеть наконец то, что манило их как мерцающий маяк в розово-фиолетовых сумерках – все это становится невыносимым. «Ах если бы я был смелее!» – напрягает слух шуршащая радиоволна.

Голубые глаза собеседника засмущались. Пальцы нервно листали блокнот. Ухватив глазами последний по списку вопрос, корреспондент произнес:

– Скажите, Констанция, почему вы здесь находитесь?

Прошли долгие пять минут, прежде чем он удостоился ответа. За это время он успел подумать, что не стоило ему ввязываться в этот проект по реабилитационным клиникам наподобие ВИК. Потом он вспомнил отца, ныне уже покойного, и, что тот, наверное, был бы разгневан, узнав, что его сын не только не освещает, как он в свое время, экономические процессы в государстве, но и занимается популяризацией нового экспериментального проекта по усовершенствованию общества. Затем он подумал о «благом» намерении нового правительства их северной страны, а потом Констанция ответила вопросом на вопрос.

– Встречали ли вы когда-нибудь людей, после общения с которыми, у вас оставались странные ощущения непохожести и непонимания? А иногда чувство воодушевления, словно вам передалась их заряжающая энергия? – она подалась немного вперед, подставив ладонь под подбородок. – Этим человеком мог быть студент-официант, обслуживающий вас во время обеденного перерыва, гитаристка, играющая в вашем любимом клубе, а мог быть и ваш старый знакомый, который как-то за ужином приоткрыл вам удивительные грани своего внутреннего мира.

– Хм. Наверное, нет. – На самом деле содержание ее слов не доходило до его шаблонного разума. По правилам этикета он выждал несколько минут, и по уже заученной программе продолжил интервью с одним из пациентов ВИК. – Вы, Констанция, утверждаете, что находитесь в клинике не из-за деятельности партии «Свободные и непохожие». Скажите, какова ваша роль в этой партии? – выдавил он важный вопрос, понимая при этом, что положительных результатов сегодня он не добьется.

Ответа не последовало, как и продолжения запланированного интервью. Констанция откинулась на подушки, разложенные на кровати и скрестив руки на груди, закрыла глаза.

Четыре года назад, устав в одиночку бороться с окружающим ее миром, Констанция вступила в только зарождающуюся партию «Свободные и Непохожие». Став ее полноправным членом, она организовывала подпольные встречи во всех соседних регионах города Мирабель. Но спустя год таких активных действий, ее поймали, не без участия близких ей людей, и отправили в ВИК на реабилитацию.