Василий Ворон - Угроза для жизни

– Эй, сударь! – вдруг позвали его. Зароков огляделся и заметил за калиткой чернявого паренька. Тот распахнул калитку и сказал:

– Заходите скорее.

Зароков не стал медлить и очутился в садике. Парень закрыл калитку и задвинул щеколду. От калитки через сад вела выложенная кирпичом дорожка, упиравшаяся в крылечко маленького домика под зеленой крышей. Зароков обернулся к пареньку. Тот был высок и худ. Ноги в стареньких джинсах, кеды, вылинявшая курточка-штормовка с аккуратно залатанными на рукавах локтями. Парень отошел от забора и стало видно, что у него что-то не в порядке с ногами – двигался он не слишком уверенно.

– Идите сюда, здесь собаки нет, – позвал он Зарокова. Тот подчинился и, опуская на траву у дорожки свои авоськи, сказал:

– Спасибо за приют. А ты, значит, тут живешь?

Парень весело помотал головой – дескать, нет и добавил:

– Я интернатовский. Проходил мимо, а тут эти дуралеи… – он махнул рукой в сторону шумной улицы. Там раздавались весьма характерные звуки, перемежаемые возгласами. Зароков посмотрел в ту сторону.

Молодые мускулистые и не очень тела докатились, наконец, до того места, где нашел укрытие Зароков со своим спасителем и продолжали двигаться дальше. Это был авангард отступления, здесь не дрались и только бежали, драпали, откатывались, уже даже не оборачиваясь на вопли тех, кому выпало замыкать колонну и испытать на своей шкуре известный, но несколько измененный тезис о том, что «последние станут первыми», принимая тумаки преследователей. Толпа была разновозрастной: были здесь и долговязые прыщавые старшеклассники, и нескладные подростки. Расхлюстанные, тяжело дышащие, потные, сжимающие в руках доски от забора и солдатские ремни с тяжелыми звездными бляхами. Они неслись мимо и кто-то гаркнул прямо возле калитки:

– К парку, братва! Давай к парку!

Зароков понял, что роль побежденных досталась сегодня городским – они всегда отступали к парку. Он взглянул через забор и еще чей-то сад в ту сторону, куда бежали бойцы и увидел, как из-за угла, с улицы Ленина, выезжают желто-синие милицейские «уазики». Отступающие увидели их тоже, дрогнули на мгновение, кто-то заорал: «Менты!», и толпа, вместо того, чтобы повернуть, с удвоенной энергией продолжила свой бег, норовя проскочить засаду с ходу. Менты и не думали препятствовать им, следуя, очевидно, какому-то определенному плану. Толпа продолжала литься мимо и вот, наконец, появились преследователи: тут и там раздавались теперь звонкие и тяжелые оплеухи, выписываемые на дорожку, загнанные и, наоборот, азартные вскрики, мат и отдельные возгласы:

– Ах, ты, с-с-с…

– М-мать!..

– Ливер, давай сюда!

– Н-н-а, н-н-а…

Блеснула за забором золотой звездой грозная бляха, кто-то глухо крякнул и въехал в дрогнувший забор. Толпа продолжала течь мимо, топая множеством ног. «Сколько же их? – вяло подумал Зароков. – Человек двести, что ли…»

Теперь кругом были в основном «кирпичи», сладостно метелившие одиноких городских. Вот звонко хрустнула доска, и еще один боец свалился на асфальт. И тут снова кто-то заорал: «Менты!», только теперь уже в стане преследователей. Толпа перестала течь, застыв.

– Сзади! Сзади они! – опять заорал тот же голос и сейчас же кто-то ответил, расставляя точки над «и»:

– Обложили, с-суки!

Зароков тоже увидел два милицейских «уаза» с той стороны улицы, куда он пока так и не дошел, и откуда появились обе воюющие стороны.

Драка разом прекратилась.

– Дальше! Дальше давай! – закричал кто-то совсем рядом. – Подбирать они будут! Бежим!..

Ах, вот оно что, подумал Зароков. Доблестные стражи порядка решили не утруждать себя наведением порядка, а попросту повязать отставших – ослабевших в беге и потрепанных в бою.

– А ну, пошли отседова! – донеслось до Зарокова со стороны дома. Обернувшись, он увидел старуху, грозно трясущую вилами наперевес. Зароков поднял руки, будто сдаваясь в плен, и сказал:

– Что же вы, мамаша, выгоните нас с сыном на растерзание?

Парень обернулся к Зарокову и одобрительно подмигнул. Вилы в руках у старухи дрогнули, и она спросила:

– Нешто прохожие?

– Точно, мать. Разве бы мы ввалились, если бы не эта котовасия?

Старуха покачала головой, рассматривая авоськи Зарокова.

– Ладно уж. Токмо с дорожки не сходите. Цветы потопчете… – добавила она и ушла вглубь своего садика, иной раз зорко поглядывая на непрошенных гостей.

Тем временем за забором «уазики» уже подъехали почти вплотную к отступавшим теперь и «кирпичам», из дверей с надписью «милиция» полезли серые мундирчики, и толпа хлынула прочь, оставляя на асфальте и в пожухлой траве у заборов поверженных.

В прошлый раз никаких ментов поблизости не было, и теперь Зароков стал свидетелем их грамотных и циничных действий. Они выбирали тех, кто отстал от своих и не пострадал слишком сильно, охаживали его по бокам и тащили к машинам.

Зароков подошел к калитке и заметил лежавшего прямо возле забора парня в порванной куртке. Тот лежал, привалившись плечами к забору, и был, похоже, без сознания. Зароков отпер калитку, вышел на улицу и присел рядом.

– Эй, парень! Ты чего это, а? – он потряс его за плечо, но парень никак не отреагировал, уронив голову набок. Зароков ухватил парня за затылок и почувствовал тепло.

– Ах вы… звери…

Он беспомощно обернулся, и сипло крикнул ближайшему менту, деловито волокущего скрученного в дугу бойца:

– Эй! Тут раненый! Слышите?

– Тут все раненые, – скупо буркнул сержант, продолжая тащить свою добычу к «уазику». Зароков поднялся на ватных ногах.

– Вы что, чокнулись? У него голова разбита! Эй!

Сержант загрузил воина в зарешеченный зад «уазика», захлопнул дверцу и повернулся к Зарокову:

– Чего орешь? И до него дело дойдет.

– Да ему «скорая» нужна! – разозлившись, рявкнул Зароков. – Он же пацан совсем.

– Как драться, так ничего, а как ответ держать – «пацан совсем», – между делом ответил сержант, встряхивая очередного лежащего на асфальте бедолагу. Тот что-то мычал и держался за живот.

– Вставай, вставай, сейчас все пройдет, – злорадно сказал ему сержант и рывком поднял на ноги.

По улице уже никто не бежал, вся толпа давно скрылась где-то за углом. Теперь на опустевшей улице стояли все пять милицейских «уазиков», бродили менты и лежали то тут, то там десятка два человек. Некоторые совсем не шевелились. Зарокову стало жутко. В прошлый раз ему не довелось увидеть «куликово поле» после битвы: помятый, перемазанный сметаной и злой, он поскорей унес ноги. Со стороны улицы Ленина к полю битвы ехали три автобуса – для задержанных.

Теперь Зароков подошел к одному из неподвижно лежащих посреди дороги тел. Он наклонился и потрогал руку с разбитыми костяшками пальцев, напряженно всматриваясь в детское еще, но так непривычно сосредоточенное лицо. Парень недовольно открыл один глаз и прошипел: