Михаил Кривич - Черная тарелка

Все эти месяцы, недели, дни, часы, минуты я был рядом с Клавой. А когда было принято решение из Палаты не выходить, стал Клавиным камердинером, поваром, горничной, единственным связующим звеном с городской квартирой. Я следил за тем, чтобы Клава вовремя поела, чтобы у нее всегда была зубная паста и необходимые ей кремы для лица; не доверяя буфету, сам готовил для нее кофе и заваривал крепкий чай, ездил домой за ее бельем и платьями. Мою машину наружка, естественно, знала, за мной всегда следовал «хвост», а для меня было хорошим развлечением уйти от него по столичным улочкам, переулкам и проходным дворам. Впрочем, удавалось это не часто, но меня ни разу не задерживали. Видимо, Клавины лифчики их все-таки не интересовали. До этого дело не дошло.

И вот настали последние минуты. Мы втроем – Клава, Сережа и я – сидим в ее кабинете у телевизора. На экране Боровицкая площадь, с Каменного моста съезжает головной БТР дивизии. Мы знаем, что в нем сидит Красноперский. Камеры показывают ограду Александровского сада, Библиотеку… Не отрывая глаз от экрана, Клава по телефону дает отрывистые команды Толе Горскому, который организует оборону Палаты. Мы знаем, что двери крепко заперты, что депутаты под водительством Гены Последнева подперли их мешками с песком, но что это против танков…

Голова колонны уже миновала Манеж и поравнялась с «Националем». Камера мельком показывает Исторический музей и Иверскую. И снова – БТРы с танками. Мы молчим.

– Диктатура этого педераста. Вот к чему мы пришли, – тусклым голосом говорит Сергей. – И ради этого мы… – Он в полной прострации.

Я же думаю о том, что надо собрать для Клавы пакет с бельем и средствами гигиены. Сейчас сюда ворвутся и нас арестуют. И это, судя по риторике Красноперского, отнюдь не худшее, что нас ждет. Могут и сразу шлепнуть. Нет человека – нет проблем. И решаю: останусь с Клавой до конца.

Внезапно она рывком подымается из кресла и громко говорит неизвестно кому:

– Я выйду к ним.

– Никуда не пойдешь! Я тебе запрещаю! – ору я, будто могу ей что-то запретить, и повисаю на ней, вцепившись обеими руками в платье.

Клава резко вырывается. Любимое светлое платье с треском рвется от подмышек до подола. Она стоит передо мной расхристанная – видно белье, голые ноги, живот. По щекам текут слезы.

И тут я четко осознаю, что Клава должна выйти навстречу дивизии. Это нужно прежде всего ей. Без этого она не сможет дальше жить – ни на свободе, ни в тюремной камере. И еще я понимаю, что судьба дает мне шанс тоже совершить исторический поступок, пусть о нем никто никогда не узнает. И делаю то, что должен сделать.

Я хватаю стоящий в углу кабинета российский флаг, отрываю полотнище от древка и оборачиваю растерянную Клаву триколором. Наверное, ни одному кутюрье ни до ни после не приводилось, не приведется за полминуты создать такой донельзя простенький, но совершенный фасончик для Жанны д’Арк. Я его создал.

Взявшись за руки, мы пробежали по длинным коридорам Палаты, по переходам и лестницам и оказались в вестибюле. Несколько человек охраны с «калашами» и «макарами» в руках стояли перед дверью. Гена, совсем-совсем непохожий на Наполеона, но твердый и решительный, тоже был здесь.

– Откройте дверь! – приказала Клава.

Охранники переглянулись с Последневым, но не посмели ослушаться – быстро оттащили мешки, отключили сигнализацию, отперли замки.

Я обнял Клаву за плечи, и мы подошли к двери. Мне потребовалось изрядное усилие, чтобы ее распахнуть. На пороге я убрал руку с Клавиных плеч и попытался выйти первым, чтобы заслонить ее от шальной пули или прицельного снайперского выстрела. Но она отстранила меня и первой шагнула на площадь.

Прямо перед нами, там, где обычно паркуются «мерсы», БМВ и «ауди» депутатов, за бетонными надолбами стояли, развернувшись лицом к Палате, пыльные, обляпанные глиной боевые машины – три-четыре десятка танков, БТРов и БМП. На Клаву были нацелены крупнокалиберные пушки с пулеметами и еще несколько сот настороженных, но любопытных глаз.

Головную машину, где находился Красноперский, я отыскал вдалеке, на углу Тверской. Будущий диктатор не хотел рисковать своей драгоценной жизнью.

Стояла гнетущая тишина, которую внезапно нарушил бой курантов. Все молча выслушали, как часы отбили двенадцать раз, и ровно в полдень Клава сделала еще один шаг вперед, подняла руку и сказала:

– Ребята, я рада, что вы пришли…

А ребята, сотни пацанов в танковых шлемах, в замызганных комбинезонах с солдатскими и офицерскими полевыми погонами, смотрели – я видел – не на нее, хотя и в ее сторону. Они смотрели на нижнюю часть Клавиного тела. Я тоже посмотрел и с ужасом увидел, что обернутый вокруг ее бедер триколор задрался и слегка распахнулся, открывая ее длинные полные ноги и белые трусики.

Клава не зала этого. Она выдержала паузу и, не опуская руки, продолжила:

– Я верю вам, верю в силу и мудрость молодой России и потому счастлива, что именно вы первыми узнаете о моем решении. Именем избравшего меня народа я прекращаю этот бардак. Я приостанавливаю действие Конституции и временно беру на себя руководство страной. Как Верховный главнокомандующий Вооруженными силами России я приказываю вам вернуться в казармы. Еще раз спасибо, ребята.

Моршанская дивизия ВДВ взревела от восторга.

Этот момент и запечатлел безымянный фотограф, чей снимок обошел первые полосы всех газет мира. На фоне стены воздетых солдатских рук Клава, тоже с поднятой рукой, в трехцветном платьице, из-под которого трогательно выглядывают девчоночьи трусы.

И только я один знаю, откуда взялось это платьице и почему оно не прикрывает исподнее.

Год спустя. Субботний вечер. Сижу у себя и смотрю новости. На экране Клава в своем кремлевском кабинете. Она подымается и идет навстречу высокому дородному мужчине в хорошо сидящем костюме. «Сегодня утром временный руководитель России Клавдия Николаевна Толмачева, – приятным голосом поясняет диктор, – приняла в Кремле только что назначенного министром культуры известного российского актера Анатолия Григорьевича Горского». Крепкое рукопожатие, Толик почтительно склоняет голову. Садятся за столик с гнутыми бронзовыми ножками. «На встрече были обсуждены перспективы развития отечественного кинематографа». Пошли вести с полей. Закуриваю, перещелкиваю на другой канал. Здесь уже щебечет женский голосок: «…Николаевна Толмачева дала указание министру обороны усилить боеготовность частей и подразделений». Серега Сонокотов, сбривший бороду и сменивший линялые джинсы на генеральский мундир, согласно кивает Клаве, подтверждая, что боеготовность должна быть усилена и будет усилена… Как нынче говорят, легко!