Дмитрий Градинар - Отражение тайны

Помедлил немного.

Хочу ли я этого?

И, не успев ответить на этот вопрос, коснулся тверди.

Странно.

Я ожидал чего угодно, – обещанного учеными холода, жгучего жара, накопившегося за эти годы, – чего угодно, но только не… ничего.

Уже потом, через несколько минут, я догадался – температура человеческого тела. Всего лишь солнце прогрело твердь до температуры человеческого тела. Еще одна забавная ирония судьбы. Может быть, станется так, что когда поле сдавит мир окончательно и начнет дробить черепа и позвонки, люди так же не сразу почувствуют это? Смешно. Или же у нас что-то случилось с чувством юмора в последние годы.

А пока я стоял и растерянно ощупывал твердь, пытаясь понять – реальна ли она? Или же – нереален я?

Хрустнули балки, и мне на лицо посыпалась пыль. Твердь двигалась постоянно и неумолимо. Каждую секунду она отвоевывала себе доли пространства, каждую секунду она уничтожала наш мир.

Я опустил руку.

Хруст повторился снова, и еще одна порция пыли припорошила пол.

Я бросил беглый взгляд на трещины в стенах. Нет, все нормально, еще как минимум час они выдержат. Самому же дому осталась пара дней, в зависимости от того, как тут проложены несущие конструкции.

В худшем случае, когда нажим придется на критическую точку, здание сложится как карточный домик – о, эта игра из моего детства, в последние годы ее запретили как «имеющую неприятные ассоциации»!

В лучшем же случае, – хотя можно ли его назвать «лучшим»? – дом будет рушиться этаж за этажом, став для тех, кто смотрит в перископы, еще одним из ориентиров медленного умирания мира.

Я подошел к окну, точнее, к дыре в стене, зияющей осколками стекла, как гнилыми зубами.

И замер, споткнувшись.

Мой дом.

Дом моего детства.

Он виднелся на углу улицы. Окружающие его строения разрушились, осыпались, и он стоял, такой маленький и беззащитный, как детские воспоминания.

Я думал, что забыл его, ведь мы бежали отсюда одними из первых, когда я был слишком мал, чтобы что-то понимать и о чем-то жалеть. Родители прихватили с собой наши детские игрушки, и нам с сестрой было не о чем вспоминать в этом городе.

Наш дом…

Я закрыл глаза.

Запахи, цвета, голоса, ощущения, прикосновения к коже – они окружили меня, охватили и поволокли куда-то вдаль, сквозь годы, в мое детство.

Я сопротивлялся – это было ненужно сейчас, неуместно, вредно, в конце концов! У меня были другие дела!

Мой дом…

Я вспомнил первую смерть на новом месте. Старый Декс. Он стоял и вместе со всеми смотрел, как начинает рушиться город, как сминаются верхние этажи величественного «Икарико», как дробятся падающими сверху кусками бетона крыши «Готик-Плазы». А когда один из небоскребов рухнул на квартал, где он жил, подняв клубы песка и пыли, Декс упал. Старик умер вместе со своим домом.

Дом…

И я сдался.

Спустился я медленнее, чем поднимался.

На меня давили воспоминания, терзали смутные мысли, и каждый шаг давался со все большим и большим трудом. Я останавливался, тер глаза и кашлял, пытаясь вытолкнуть из разума память, а из легких пыль.

От пыли было не спрятаться. Она лезла в рот, нос, уши, глаза. Тут я пожалел, что не захватил внизу сварочные очки. Их носили даже те, кто никогда и не держал в руках сварочный аппарат. Удобные, плотно прилегающие к коже, очки надежно защищали глаза от едких миазмов мокрой земли. А сменные фильтры позволяли раскрашивать подземный мир в яркие цвета. Одно время особенно были популярны зеленые стекла. Откуда-то даже вытащили занафталиненного дядюшку Баума и на все лады распевали песенки про Изумрудный Город…

Стоп.

Я споткнулся.

Стоп.

Я остановился.

Стоп.

Дрожащей рукой вытащил записку и развернул ее. Зажигалки у меня сроду не водилось, а фонарик я забыл в бюро. Плохой из меня службез, что и говорить, надеюсь, что инженером был гораздо лучше, поэтому пришлось подносить листок совсем близко к глазам.

Печатные буквы. Кривой почерк. «В батве завились вридители. Корнеплоду угражают чирвоточины». Двойка по правописанию за такое. Двойка…

Я перевернул листок.

Полустертая фраза на обороте.

«Н.т ..ст. лу..е, чем .одно. .ом».

Ее нужно было всего лишь прочитать вслух. Всего лишь прочитать вслух, а не параноить по поводу заговора.

«Нет места лучше, чем родной дом».

Черт!

Я дурак, я невозможный, беспамятный дурак!

Как я мог забыть!

Тридцать лет назад, маленькими и глупыми, мы с сестрой дурачились, забрасывая приемники пневмопочты только-только строящегося Нижнего Города такими вот ложными угрозами. С бумагой уже тогда была напряженка, поэтому мы растерзали томик «Волшебника страны Оз». Ох, и влетело нам тогда от родителей!

Миранда сразу обо всем догадалась, ей достаточно было лишь услышать шифровку, а я…

Черт! Какой же лопух!

Видимо, много лет назад что-то заклинило в одном из терминалов, и только сегодня, после профилактики, терминал сработал. И послание-шутка, отправленное тридцать лет назад в службу безопасности, наконец-то нашло адресата. Адресата-отправителя, да. Круг замкнулся.

Я смял письмо в кулаке.

Черт!

Фальшивка оказалась фальшивкой вдвойне. Я сам купился на свою уловку, сам же и попался в расставленные мною тридцать лет назад сети.

В темноте за спиной что-то зашуршало.

Я схватился за револьвер. И обернулся.

Едва различимая, – настолько, что ее можно было увидеть, но не настолько, чтобы понять, что это, – в десяти шагах от меня стояла тень.

Я поднял револьвер.

– Стоять, – сказал я. – Я буду стрелять.

Тень сделала шаг по направлению ко мне.

– Стой, – повторил я.

Она сделала еще шаг.

Тогда я тоже сделал шаг навстречу.

И выстрелил.

Порох и ракетница, помните?

Я тоже помнил.

И это хорошо.

Потому что, когда вспышка озарила лицо того, кто скрывался под тенью, мне показалось, что я стою напротив зеркала.

– Зачем, – спросил я, пытаясь остановить кровь, что шла у нее из плеча.

– Я всего лишь хотела успеть умереть стоя, – просто сказала она.

– Почему ты не сказала, что вспомнила про записку? Почему ты вообще ничего не сказала?

– Мне хотелось, чтобы ты посмотрел город перед тем, как он умрет. Обошел бы его кварталы, поговорил с его жителями… Потом всю жизнь ты бы помнил об этой своей неудаче и в связи с ней вспоминал и город. Хотя бы так он остался жить в твоей памяти. Увы, ты догадался раньше. Я видела, как шевелились твои губы, когда ты прочел фразу из «Волшебника».

– Но это же глупо, Миранда! Это глупо! – кровь никак не желала останавливаться.

– Не спорю, – согласилась она. – Но и глупость тоже умирает вместе с городом. Ведь там, внизу, в прекрасном новом мире, для нее больше нет места, не так ли?