Александр Матюхин - Зеркальный лабиринт

– Вероятно, мой отец…

– Ваш отец, мисс Монрей, пал жертвой собственной трагической неосторожности, – испустил долгий вздох Ремус и разгладил и без того безупречные манжеты. – Могу я поинтересоваться, почему вы решили от меня избавиться?

– Заявление об увольнении ты писать отказался, – пожала плечами Фелиция. – А ведь я просила.

– Контракт все еще не исполнен.

– Да в чем он хотя бы состоит, этот контракт?! – Фелиция повысила голос, на мгновение потеряв самообладание, но тут же досадливо прикусила губу – и успокоилась. – Снова не скажешь?

– Сожалею, мисс Монрей. Нет.

Фелиция подавила глупый смешок и взглянула Ремусу в глаза.

– Вот поэтому я и выбрала дирижабль. Не знаю, о чем думал мой недальновидный предок, но так или иначе расплачиваться за его капризы я не желаю. Моя жизнь – это только моя жизнь, Ремус.

– Что ж, разумно, мисс Монрей… Ах, револьвер – как трогательно. Попробуете меня застрелить?

Он рассмеялся. А Фелиция уже не сидела в кресле – лежала. Кувшин с оранжадом съехал до края стола, упал и разбился. В недрах лайнера что-то натужно трещало и грохотало, а от запаха соли и йода щипало в горле.

– Не тебя, – хмыкнула она.

И приставила револьвер к своему виску.

В этот момент в стекла рубки упрямо ткнулась вода – и выдавила их с голодным утробным хрустом. Фелиция отвлеклась всего на секунду, а потом вдруг в руке у нее вместо револьвера оказалась жирная черная змея – и вцепилась в запястье.

«Даже уйти по-своему не позволил».

Падая в воду, Фелиция почти ничего не чувствовала.

Много, много позже, в Монрей-меноре, укрывая спящую Фелицию одеялом, Ремус размышлял о том, что можно будет наутро сказать – и что нельзя.

«Это всего лишь ночной кошмар, мисс Монрей» – вряд ли Фелиция проглотит такую ложь или смирится.

Он отвел с ее лица мокрую прядь волос.

– Хозяев тоже нужно воспитывать, – произнес тихо, и веки у Фелиции дрогнули во сне. – Надеюсь, это сойдет за оправдание?

Она отмахнулась от него, не просыпаясь, и зарылась в одеяла.

– Надо же… навевает воспоминания.

Ремус присел на край постели и поднял взгляд на портрет Раймонда Монрея над камином – основателя рода и, по мнению Фелиции, полного идиота. Вот кто знал толк в дрессировке…

…Выгоревшая до черноты земля, человеческие крики где-то далеко и густой запах дыма – это и есть лицо войны.

– Соглашайся, Ремус. По-моему, неплохая сделка – тебе просто надо будет приглядывать за моим сыном… Некоторое время. И за его сыном тоже. Чего тебе стоит, с твоими-то возможностями?

Он улыбается так, что непонятно, кто кого должен искушать.

– А что я за это получу?

– Ты? Хм… Пожалуй, избавление от скуки. На веки вечные.

Богиня раздора с помощью одного только яблока посеяла зависть между богами и ввергла людей в пучину Троянской войны.

Наверное, в жизни выпадает шанс на миллион встретить человека, о котором недавно думал и которого совершенно не ожидал увидеть.

Это был Волька, одноклассник. Общались с ним в последний раз лет пятнадцать назад. С тех пор не находили времени ни поискать друг друга в сети, ни созвониться, ни попробовать встретиться где-нибудь в громадной Москве, выпить кофе за беседой и воспоминаниями.

Судьба свела нас в Греции.

Мы с Марго сидели на открытой веранде на шестом этаже отеля, пили кофе и наслаждались теплом утреннего солнца. Кругом сновали официанты, подносили свежие хрустящие газеты, угощали пирожными и тостами с джемом. Я сжимал ладонь Марго, водил большим пальцем по золотому кольцу на ее безымянном пальце, ощущал контрастирующий холод кожи и теплоту металла.

– Фокусник? – спросил кто-то из-за спины.

Я обернулся и увидел Вольку. Постаревшего, располневшего, облысевшего Вольку. Кто еще мог вспомнить мое школьное прозвище? Только лучший приятель!

Он полез обниматься, пододвинул стул, уселся за наш столик и щелкнул пальцами, подзывая официанта.

От Вольки несло кислым перегаром. Под глазами набухли темные круги. Кожа шелушилась и была покрыта сотнями (а то и тысячами) мелких красных прыщиков, будто Волька переживал очередной подростковый кризис. Одет он был в майку с грубо обрезанными рукавами и в трико. На ногах тапочки. Ногти на руках – я заметил сразу – не стрижены и заляпаны пятнышками краски.

– Охренеть! – сказал Волька. – Вот не думал! Живешь тут? Отдыхаешь? Познакомишь с дамой?

Голос у него был хриплый и басовитый, как у большинства полных людей. Волька бесцеремонно достал откуда-то сигарету и коробок спичек с содранной этикеткой, прикурил. Официант поднес ему чашку с кофе.

– Все верно, отдыхаем, – сказал я, не в силах оторвать взгляда от капель краски на ногтях. – Маргарита, моя супруга. Прошу любить и жаловать. Марго, дорогая, это Волька, школьный друг. Мы с ним были не разлей вода. Я тебе недавно рассказывал, помнишь? Прекрасный художник.

– Ваш муж, сударыня, мне очень помог в прошлом, – сказал Волька, пуская дым носом. – Это самое, слов нет, как я рад тебя видеть!

– И я тебя, дружище! Совпало-то как! Греция, пять звезд… а?

– Не верю в совпадения, – сказал Волька. – Взрослые же люди. Давай считать, что мы всю жизнь к этому стремились! Фокусник, ты совсем не изменился! Разве что морщины эти твои вокруг глаз. Чего не убрал? Ты же, это самое, можешь.

– Ну, положим, ты тоже не помолодел. Где волосы-то потерял? Всего пятнадцать лет прошло! Локоны были, как у девчонки. Марго, представь, у него волосы были до плеч и такие бело-желтые, кучерявые. Солнечный мальчик. Так называли, да? Кто-то такое прозвище тебе дал, уже и не помню…

Слова неслись бурным потоком, как это обычно бывает, когда встречаешься с прошлым. Я бы с радостью поведал множество историй о нас с Волькой, но Маргарита – милая моя Марго – была не слишком настроена на беседу. Это я определил по поджатым губам, немигающему взгляду и слегка склоненной голове. Я взял ее за руку, прикоснулся губами к влажной холодной коже, поцеловал переплетение вздувшихся старческих вен.

– Милая, – шепнул, – разрешишь поболтать со старым приятелем?

С властными и богатыми женщинами только так. Покорно и робко.

– Я закажу завтрак в номер, – сухо сказала Марго, кивнула Вольке и удалилась, не допив кофе.

Газета ее, оставшаяся на столике, шевелилась от легкого теплого ветра.

– Я чего-то о тебе не знаю? – усмехнулся Волька, кивая на удаляющуюся фигуру. – Ты же не серьезно? У вас разница лет в тридцать, не меньше. В альфонсы заделался?