Александр Матюхин - Зеркальный лабиринт

Тарахтелка завизжала и принялась заваливаться – прямо на острые скалы внизу.

А болид, вырвавшись вперёд, с размаху влетел в золотое, невообразимо прекрасное сияние.

…У Галипана дыхание сбилось от восхищения.

– Дядьку Татай… Вир-ту-оз-но!

Тот в ответ лишь засмеялся смущённо и потёр нарост на панели, выпуская холодящую голубоватую пыльцу. Тарахтелка с сильным ожогами едва дотянула до площадки и без сил рухнула на камни.

Болид стоял там же, в трёх прыжках впереди. А синеглазый человечек в универсальном костюме сидел на земле, обнимая померкшую золотую лопату; сейчас она уже не казалась такой прекрасной.

Андрогинный голос вещал:

– …одержавший победу в гонке честно и по закону, награждается высшим даром Большого Че – золотой лопатой и получает право обрабатывать земли Большого Че, не получая никакой платы, каждый день, в течение года. Отказ от награды влечёт за собой…

Человек беспомощно щурился и повторял тихо:

– Как же так… А моя земля? Мои исследования? Когда я теперь успею…

– А никогда, – сочувственно цокнул языком дядька Татай и хлопнул несчастливца по плечу. – Но ты не боись, народ пособит. Мы всегда победителям помогаем. Как-нибудь год протянешь. И не гляди на меня честными глазищами. Таки тем, кто не участвует или плохо в гонке старается, наказание ещё хуже.

Белесоватая кожа человечка стала ещё бледнее.

– Получается, выбора нет?

– Почему же нет? – удивился Татай. – Первым приходить – невелика наука. Учись приходить вторым. Какие твои годы-то… – и захромал обратно к тарахтелке, на ходу закрывая кожей третий глаз.

А Галипан остался переминаться с копыта на копыто. Почему-то ему было страшно жалко этого человечка, такого соразмерного, но абсолютно беспомощного. Ни жвал, ни манипуляторов, ни даже ног сильных…

Наконец он решился – и запустил руку в заветное ведро.

– На, – сунул Галипан ошалевшему человечку целую горсть мелких, ровных, перламутрово блестящих зимбаней. – Сунь в рот, мигом врастут. Мозг-то штука сложная, его не сразу отрастишь. Начни пока что с зубов.

И, осчастливленный собственной щедростью, он длинными прыжками помчался нагонять дядьку Татая.

Отборные зимбани погромыхивали в ведре.

«Мамка будет довольна», – подумал Галипан и улыбнулся.

Сторукие и стоглавые великаны, олицетворение яростных природы, разрушения, слепой стихии, жестокости и мирового зла.

После двух часов ночи мы зашли перекусить в припортовый бар.

Внутри было чистенько, но пахло морской солью и чуть-чуть бензином. Я бегло окинул взглядом полупустое помещение. За круглым столом у окна сидела ухоженная старая проститутка, вдоль барной стойки растянулись алкоголики – цедят дешевое пойло, которого здесь навалом в любое время суток – невзрачные, опущенные, выпавшие из жизни. Чуть поодаль, под деревянной лестницей на второй этаж что-то шумно отмечали морячки. Было их пятеро. Двое пили пиво, трое – вишневый сок. Шутки, тосты, веселое настроение. Мило. Стерильные такие морячки, из прошлой жизни.

Я прихватил под локоток пробегающего официанта и для дела поинтересовался, что это за морячки, с какого порта? Выслушав ответы, попросил Джимми занять столик, а сам вышел на улицу, позвонить. Когда вернулся, Джимми заказывал яичницу с сосисками и капустой.

Молодец этот Джимми, хоть и мальчишка совсем. Шестнадцать лет. Сегодня мне его дали в напарники, натаскать, так сказать, обучить и закрепить материал. Через два дня у него конец стажировки, потом оформление по трудовой, как положено, оклад и премии за выполнение плана.

Джимми старался, из шкуры лез, чтобы угодить. Я ему говорю: передо мной не надо выпендриваться. Он вроде бы понял, но активности не унял.

– Два литра пива, – сказал я официанту, тяжело присаживаясь на скрипучую скамейку. – Нормального, темного.

Подумать только, сорок лет назад никакого пива в мире не было. Натуральные ягодные соки – вот чем пичкали людей в ресторанах. Безалкогольный сидр – идеал напитка. Мой отец хранил его в бочках в подвале, будто это был не яблочный сок, а золотые слитки. Как можно было такое пить?.. А ведь пил, пил как все, и не знал, что другие радости в жизни есть. Не перестаю удивляться.

Сегодня я начал выпивать с девяти вечера, едва солнце закатилось за небоскребы. Мне исполнилось пятьдесят. Хорошая круглая дата. Я решил, что для начала крепко напьюсь. Нечасто себе позволяю напиваться. А потом что? Закажу, например, жареного мяса, спиртного, кокаина, выкуплю пассажирский дирижабль на два-три часа, с проститутками – но не старыми этими, а нормальными, из черных районов – и там, в небе над городом, буду трахаться, нюхать, пить, жрать и блевать с высоты на стерильные головы жителей мегаполиса. Полный калейдоскоп радостей жизни. Праздник на дворе, пиво в желудке, свобода в мозгах.

Джимми тоже пил, но немного. Боялся, не привык. Еще бы. Сложно вот так сразу с вишневого сока на пиво.

– Ты сколько дней в идеальном мире? – спросил я, пока ждали заказ.

– Восемь. Это если не считать ночи, когда ко мне пришли…

– Через два дня полновесная жизнь. Это можно отметить.

Он посмотрел на меня смущенно, будто оценивал – продолжается ли стажировка, или я серьезно.

– Не трави душу. Мне полтинник. Надо выпить за мое здоровье. В отчет не пойдет, пацан.

– Тогда можно, сэр.

– Темного двойного, – взревел я на весь бар. – Дополнительно!

Потом принесли сосиски под яичницей и кислую капусту, как, говорят, в лучших заведениях Германии. Не знаю, не бывал. В наших штатах тоже неплохо кормят.

Пиво оказалось горьковатым, но густым, с пеной. Я в три глотка осушил первый бокал и сделался добрым, добрее некуда.

Это был шестой бокал, если быть точным. Вечеринка начиналась.

– Послушай, – проворчал я. Джимми вопросительно приподнял бровь. Он как раз разделывался с сосиской. – Послушай, пацан. И как это тебя угораздило?

– Что именно, сэр?

– Шестнадцать лет… я не понимаю. Зачем ты, это самое, согласился? Мы малолеток не трогаем. До совершеннолетия всё добровольно.

– А к вам во сколько пришли, сэр?

– Допустим, я не показатель. Сорок лет прошло. В те годы, когда профессор Рихтер только начинал, инвакцинаторы переводили в идеальный мир всех подряд. Это потом появились регулировки, правила, уставы… Что-то стряслось в жизни?

– Нет, сэр.

– Ты бродяга? – допытывался я. Подошла очередь второго бокала. Теперь надо пить медленней, а то совсем развезет, спать захочу, трахаться, а у нас еще вторая половина ночи.