Анна Медь - Мутация

– Скажите, где мои дети? – тревожно спросила я и опустила голову.

– Очередная иллюзия, неудачная попытка перевернуть сознание. Почти все пошло не так с самого начала…

– Извините, я не поняла, – забывшись, я перебила звучащий голос.

– Ладно, скажем иначе, словами, которые вы способны понять на своем уровне развития. С детьми все в порядке, живы. Более того, возможно, вы с ними увидитесь.

– Когда? – торопливо крикнула я в пустоту.

– Когда придет время. Чем быстрее вы научитесь, тем лучше, – уклончиво ответил голос и смолк.

– Чему я должна научиться? – растерянно крикнула я в пустоту, но передо мной снова ярко вспыхнул пучок света, и все исчезло. Я снова стояла перед закрытой дверью в кабинет, с которым только что разговаривала.

Ничего себе, этот говорящий кабинет даже не попрощался! Я разозлилась и попыталась снова открыть дверь.

– Меня зовут Александр, – неожиданно сзади раздался знакомый мужской голос моего проводника и свидетеля моей беспомощности в кабинете. – Деус решил, что вы еще не готовы все узнать. Я помогу вам подготовиться.

Я обернулась и поймала себя на мысли, что рада разговору с обычным человеком, а не каким-то содержанием без формы.

– С завтрашнего дня начинаем обучение.

– Деус? Так, это значит, с ним я сейчас разговаривала?

– Именно так. Для вас это большая честь. Не все Зуве беседуют с Деусом лично.

– Наверное, я должна радоваться? – с серьезным лицом без намека на улыбку спросила я мужчину.

– Вы позднее все поймете, – кротко ответил Александр, и мы пошли обратно. Ровно через 145 лампочек и 7 поворотов я была у своей палаты.

– Отдыхайте пока, поспите, силы вам понадобятся.

– Спасибо за совет, – из вежливости холодно ответила я и легла на свою кровать.

Сейчас мне ничего не хотелось. В голове танцевали карамболь мысли разных цветов и мастей. Где я нахожусь, где мои дети? Почему я не могу их увидеть, если они живы? Чему я должна учиться и для чего? Что такое своя реальность?

Особенно интересовало, как так может быть, что содержание есть, а формы нет. Но откуда тогда берется голос? Тогда должны же быть голосовые связки? И каким образом содержание имеет разные формы, меняя их? От чего или от кого это зависит?

Почему-то вспомнилось, как еще в детстве я сидела с мамой на веранде и настойчиво выпытывала:

– Мам, скажи, а для чего мы живем? Кому нужно, чтобы мы жили?

А мама растерянно отвечала:

– Нам нужно и тому, кто нас создал.

– А кто нас создал?

– Тот, кому это нужно, – с улыбкой отвечала мама, и я понимала, что она не знает ответ.

– Когда я вырасту, я обязательно спрошу у него, а потом расскажу тебе.

Мама молча кивала в ответ и соглашалась.

– Спроси, спроси, дочка.

Понимая, что пока я не смогу получить ответ ни на один вопрос, так же как в детстве, я решила воспользоваться советом Александра и просто заснуть. Пожалуй, это было единственное верное решение на тот момент.

Всю ночь мне снилась младшая дочь. Я безумно любила этого ребенка за неподдельный восторг, с которым она принимала все события жизни. Неужели девочка совсем не видит беспросветных дней и лишений, не чувствует постоянного страха? Неужели этот ад вокруг кого-то радует и умиляет? Частенько я задавалась подобными вопросами, но объяснить само́й себе могла ее жажду к жизни лишь одной вещью. Эту вещь я никогда не озвучивала и обещала самой себе, что никогда никому о ней не расскажу.

События того вечера до сих пор терзали мое сердце и душу. Чувство вины выворачивало наружу мучительные угрызения совести за то, что я собиралась сделать со своим ребенком. Когда мне сообщили, что муж погиб на планете Зельт, до родов оставалось три месяца. Первая мысль, пришедшая после ужасного известия, самым наглым образом касалась будущего моей семьи. Первое, о чем я подумала, как теперь мне растить детей и содержать мать?

Женский труд на нашей планете уже давно не имел ценности, и частенько женщины, оставшиеся без алиментации со стороны мужчин, добровольно уходили в лагеря за пределами чистой зоны. Какое-то время там можно было жить, но недолго. Потому что без защиты от радиации человеческие тела очень быстро превращались в трухлявые обезображенные организмы.

Все женщины боялись потерять кормильца, а уж с детьми тем более. Я тоже боялась. Именно поэтому хотела родить мальчиков, а не девочек. Так вот, узнав о гибели мужа и во всех красках представив себе перспективы мучительного проживания в грязной зоне двух детей, себя и мать, я решила, что правильным будет обратиться к врачу, пока второй ребенок еще не родился.

Процедуру обещали сделать быстро. Всего один прокол, чтобы запустить в околоплодные воды специальный препарат, вызывающий полное растворение частей тела малыша. Совершенно безболезненно для матери и, как меня уверили, для ребенка, так как первыми от действия препарата блокируются все нервные окончания. Учитывая обстоятельства, мне разрешили сделать это утром перед завтраком, чтобы к вечеру успеть вернуться домой.

Всю ночь я прощалась с той, кого еще совсем недавно желала видеть больше всего на свете. Я разговаривала со своим животом, гладила его, объясняла свое решение и просила у него прощение. Мне казалось, я все делаю правильно, потому что этим решением увеличиваю шансы на жизнь старшего ребенка. Под утро, совершенно без сил, я пришла к врачу на процедуру самая первая и попросила сделать это прямо сейчас, потому что моральных сил уже не осталось.

Неожиданно дверь открылась, и в кабинете забежала маленькая беленькая девочка трех лет, мама которой сидела в очереди и ждала, когда я выйду. Девочка подбежала к врачу и потянула мужчину за халат.

– Пожалуйста, не делайте укол моей маме, я очень хочу братика, – защебетала она и потянула врача в сторону двери. – Скажите маме, что нельзя убивать моего брата, – продолжила малышка и топнула ногой с серьезным личиком.

Мать девочки схватила ее за руку.

– Доктор, простите, она случайно услышала наш разговор с отцом. Сейчас ее уведу и приду позднее. Простите еще раз.

Доктор молча покачал головой и вернулся ко мне.

– Ну что ж, сейчас будет немного неприятно. Потерпите.

– Стойте, – со слезами на глазах я слезла с большого кресла. – Я не могу, извините, я не могу.

– Да что ж за день сегодня такой, – пробурчал доктор себе под нос, убрал большой шприц на металлический поднос и снял перчатки.

Утиной походкой с большим животом, обгоняя других женщин, я петляла по больничным коридорам, пытаясь найти выход. Голова почти не работала. Я не знаю, что будет потом, но я не могу этого сделать сейчас. Я не могу убить своего ребенка. Не могу. С этими мыслями через час я все-таки оказалась дома и почти целый час не отпускала от себя старшую дочь. Может быть, я хотела ей признаться во всем и получить ее прощение за свои мысли. Я не знаю.