Анна Оуэн - Корабли с Востока

– Почему же? – так же без выражения говорит мальчик. – Это тоже история, достопочтенная госпожа Кодзосю. Сказки о том, как не погибают царства, интересней прочих. Увы, чаще всего их пишут ханьцы, не касаясь таких низменных вещей, как действительность. Но я отступил от заданной темы. Какое «все» может быть нужно вам от меня?

Совершенно несмешной мальчик. Совершенно несмешной никакой не мальчик. Слова легко перевести: какое «все» может быть нужно даме Кодзосю, советнице, от Датэ Масамунэ, полумертвеца сейчас и с вероятностью мертвеца в ближайшем будущем? Это не я вам делаю предложение, а вы мне – так что говорите. Я выслушаю. Больше – не обещаю.

Большинство в его положении склонно хвататься за соломинку. Или за провисающую веревку. Человек, только что посвятивший ей хорошее китайское стихотворение, улыбается половиной рта и не торопится протягивать когтистую лапу.

Монахиня касается лбом пола. Распрямляется с шорохом.

– Я помогла бы вашей светлости в любом случае, но если вы пообещаете мне мое «все» и ваша судьба не исчерпается здесь и сейчас – вы станете получать от меня письма.

Не «вы будете знать все, что знаю я» – это слишком высокая цена даже за «все», но «вы будете знать то, что касается вас, и то, что я сочту нужным». Может быть, скромное предложение, но исходит оно от советницы регента и секретаря его жены…

– Если моя судьба не исчерпается здесь и сейчас… – Ему явно понравилось выражение, он катает его на языке.

– Вы будете защищать мою госпожу.

– Госпожу северного финансового ведомства? – тут удивления еще больше. Дама Кодзосю занимает высокое место в советах Присолнечной, решает многое, держит ниточки к большему, но госпожа О-Нэ… Госпожа О-Нэ, супруга великого господина регента, Кита-но-Мандокоро, северное финансовое ведомство в иерархии императорского двора, представительница мужа в государственных делах и сама по себе «большое имя». Какая защита может потребоваться ей, если муж доверяет ей полностью и в политике ставит выше самых важных вассалов и союзников, несмотря на то что драгоценного наследника ему родила другая?

Богомол качает головой, гладит рукоять короткого меча как животное, как кошку. Потом поднимает ладонь, не давая монахине начать говорить, объяснять…

– Простите, что не понял вас сразу, госпожа Кодзосю. Хорошо. Я согласен.

Встает, в четыре шага подходит к ней, приседает рядом.

– Вы ведете переписку обоих, не так ли?

Монахиня кивает. Умному человеку легко догадаться. Госпожа О-Нэ не предавала мужа и не предаст… обратного сказать с уверенностью нельзя. Ей понадобятся союзники, а еще ей очень понадобятся люди, про которых можно будет говорить, что она имеет на них влияние. И это должно быть правдой. Госпоже О-Нэ нужна прямая власть, не идущая от господина регента, – иначе в самом лучшем случае она не переживет мужа больше чем на день-другой. В худшем все произойдет гораздо раньше. И ей нужны якоря в будущем, среди людей, которые станут вассалами, союзниками… или даже врагами не-ее-сына.

– Великая госпожа помогла мне… – «уйти от мира» и неточность, и неправда, – …выйти в мир.

А иначе быть бы девочке из рода Кавагоэ чьей-то женой, чьей-то матерью. Хорошо, если женой достойного человека, хозяйкой замка, хорошо, если матерью выживших сыновей. Но, так или иначе, не летать в облаках цифр, не смотреть на страну сверху, не читать китайских книг и военных отчетов – и не писать их, не управлять землями, не участвовать в составлении законов, не служить посредницей, не предотвращать войны и не помогать строить успешные кампании. Не смотреть на двухсоттысячное войско, которому уже нет нужды грабить округу – потому что пять лет назад тебе в голову пришла хорошая мысль. Не благодарить богов и будд ежедневно за вмятину на указательном пальце, за привычку вбирать взглядом строку целиком, за умение держаться в седле, хруст в пояснице, за госпожу О-Нэ, некогда сказавшую – отпустите… Люди воинского рода служат не в надежде на будущую награду, а в благодарность за то, что было дано. Ей было.

– Вот как. – Князь кивает чему-то своему. – Да, это причина. Хотите, я тоже дам вам причину? Вам ведь нравятся стихи? Это как строить мост, как брать крепость, как собирать страну – как решать, какую страну… да? Ну вот. Я буду писать вам стихи – все то время, что нам по дороге.

Монахиня снова кланяется в пол, а потом смеется, соглашаясь.

Два стихотворения она унесет с собой из пузыря. Первое – китайское – будет читать всем. Второе просто запомнит – короткое, простенькое японское трехстрочие:

Монахиня никуда его не запишет, но подумает, что, если бы не встретила госпожу О-Нэ – давно и накрепко, – непременно взяла бы то, что ей предложили в тот день. Дело на долгую жизнь.

1600 год, осень

Фрейлина впереди полуоборачивается, блеснув широким шрамом на виске, белым на белом – содрало кожу шлемом где-то там за морем, под крепостью Ульсан, там, где ее взяли в плен. Удачное падение, удачный шрам – если бы не он, красота девочки была бы совершенной, многие увидели бы в ней соперницу и уж точно никто не позволил бы ей выйти замуж по любви. Впрочем, нет. Мэго-химэ, принцесса Любовь, позволила бы все равно. Она такая – жена Дракона, мать его детей. А фрейлина Ямаока, кореянка, военнопленная, очень хорошо помнит, кто бросил ее отряд на гибель, кто не пришел на помощь, кто не стал выкупать «девчонку», а кто сохранил ей все, кроме свободы, да и свободу потом вернул тоже. И оружие. И право выбирать. Она и выбрала – место за левым плечом принцессы, в жизни и в смерти.

– Сегодня хорошая погода, не правда ли? – говорит монахиня. – Удивительно приятный шум дождя.

– О да, – наклоняет голову фрейлина Ямаока, – совершенно чудесная погода, все просто пропахло водой. В такие дни, сколько нас ни поджигай, не загорится.

Вы ошибаетесь, думает монахиня. Загорится. От того, что я несу вашей госпоже, загорится что угодно. В какой угодно ливень. Я обещала, что вы будете знать. Вы будете знать.

Из-за дождя сквозняк проникает даже во внутренние покои, и огонек светильника колеблется. Тени пляшут на ширмах. Женщина, сидящая у светильника, не смотрит ни на огонь, ни на тени.

– Идиоты, – цедит она сквозь зубы, – полные придурки.

Если кто-то из слуг или домочадцев слышит эти неподобающие благородной даме слова, то не обращает внимания. Привыкли. Она и покрепче может выразиться. Знают домочадцы также, что слова эти адресованы не им.

Женщина очень красива. Даже сейчас, когда выглядит не лучшим образом – она бледна, вокруг глаз синева, на висках испарина. Вот только сравнивать ее с цветком, как принято, не хочется. Разве что цветы бывают стальные.