Кристина Чокнутая KARAMELka - Никто, кроме нас

Ага. Незаконно, значит. Муха на потолке оторвалась от потолка, прокружилась вокруг своего места и села на лампочку.

* * *

Я остановил мопед и поставил ногу на землю.

–Приехали.

Майя сняла шлем и слезла.

–Тут всё совсем так же.

Она забежала внутрь, а я затормозил, ставя мопед на место.

Возле дороги стоял старый заброшенный магазинчик, на котором большими буквами было вывешено: "минимаркет "Придорожный"". Краска облупилась и кусками болталась на стенах.

Внутри совсем ничего не изменилось. Стеллажи, на которых уже давно сгребли все вкусное, стояли вдоль стен. Над кассой висела огромная штука, забитая всяческими сигаретами. За стеклянной витриной лежали пачки жвачки, которая быстро рассыпалась во рту на маленькие кусочки. Я подумал и взял самую обнадеживающую. Майя нашла под ножкой одного из стеллажей ключ и открыла дверь в подсобку.

–Не думаю, что они ещё там,– сказал я, перелезая через прилавок. В ответ сестра молча достала оттуда спортивный зеленый рюкзак.

Ещё когда мы тайком от родителей ездили сюда в 12-14 лет, оставили здесь два рюкзака со всякой всячиной, которой нельзя было найти в магазине.

Прохладный ветер трепал волосы – самое лучшее, что может быть в жаркую августовскую погоду. Я остановился и развел руки в стороны. Мой весёлый крик раздался по всему пейзажу. Майя тоже не стеснялась: мимо меня с горки пронеслось смеющееся в голос существо.

"Вот что значит счастье"– подумал я,– "когда кидаешь все свои взрослые причуды и возвращаешься в детство".

Мы устроились на верхушке соседнего холма, достали еду. Перед нами раскинулась роскошная панорама заросшего зеленью города. Мы не раз облазили окраинные улочки, исследовав всё самое интересное и безопасное на вид. Вот перед нами, далеко внизу, живой когда-то, когда-то великий и знаменитый своими инновациями город. Теперь от него остались только единственно надежные, но все равно не вечные памятники архитектуры. Все густо заросло растениями: могучая природа, вознагражденная за долгие годы терпеливого ожидания, теперь радостно торжествовала.

Город был совсем пустой. Заброшенный. Нам нельзя было туда ходить, потому что после войны он был радиоактивен. Маленькими мы не знали еще, что это значит, и просто думали, что если мама не узнает, то ничего страшного не случится. Солнце садилось, окрашивая в оранжевый контуры крыш, пики и купола.

–Можно я скажу кое-что?– спросила Майя, дожевывая бутерброд,– насчет послезавтра.

Я напрягся, глядя на чай, болтавшийся в крышке термоса.

–Да?

–Я, конечно, уже никогда не смогу узнать наверняка, но, когда я уйду, если разревешься – то братом мне больше не будешь.

–Я и так больше им не буду,– ответил я, наблюдая, как в круже пролетают, освещенные последними лучами солнца, оранжевые облака. Ветер стал немного холоднее.

Ты всегда знала, что я сентиментальнее тебя.

* * *

«Привет, дорогая Майя. Лёжа сегодня перед сном на новом матраце, я долго не мог понять, где в «Войне и мире» были гномы. В голову почему-то постоянно лез один Наполеон. В конце концов про себя я решил звать Юсифа Денисовым, как низкого и полного человека по внешности. Знаешь, я продолжаю изучать особняк; вчера залез на чердак, думаю перетащить туда все ненужные вещи вроде детской кроватки, телефона, компьютера и спутниковой тарелки. Вот не зря говорят, что если кухня – сердце дома, то чердак – это его душа. Столько хлама из прошлого, копаться в котором просто безумное удовольствие. Представляешь, там есть самоучитель на гитаре, рояле и пианино! А ещё энциклопедии истории культуры народов довоенного времени и… внимание…. Все три тома «Войны и мира»! Помимо кучи мешков, набитых старой и не совсем старой одеждой для разных возрастов и полов, детскими игрушками и коробками книг я нашёл искусственную елку ростом с меня и залежи гирлянд и елочных шариков. Плюнув на всё, я обложился своими находками, обвешался ёлочными игрушками и уселся под ёлку читать Толстого и ностальгировать о наших старых семейных праздниках. Просидел так, пока не проснулся от того, что сильно замёрз. Ты, наверное, сейчас закатываешь глаза, потому что я опять вдался в эти же сопли. Когда ходишь по дому и понимаешь, что у него своя жизнь, возникает такое странное чувство….

*Пауза*

Люблю тебя»

* * *

Шёл жуткий ливень, они очень зачастили в последнее время. Беспощадный ледяной ветер – чертово штормовое предупреждение – залезал под плащ и трепал его со всей сверхъестественной ветряной дурью. Ботинки увязали в грязи: с каждым шагом она жадно впивалась своими кариесными зубами в ноги, и слышался громкий плотоядный чавк. Деревья качались из стороны в сторону, невидимые за серой стеной непрерывно льющейся с неба воды, со стороны слышался скрип чего-то огромного и, видимо, не такого уж несокрушимого. Вода стекала с капюшона на придерживающую его руку, на нос и подбородок.

Я подбежал к калитке и постучал в мокрую шершавую поверхность, сбитую из неровных досок.

–Эй! – вода заливалась в рот.– Открывай!

Ответа не последовало. Естественно, в такой-то шторм. Я забарабанил яростнее.

–Просыпаемся! Начальство привалило!

Я ещё раза два пнул деревяшки, когда с другой стороны послышалось ответное грязевое чавканье. Щеколда отодвинулась, обиженная калитка, скрипя, отпрянула, и я увидел низкого человека в синем полиэтиленовом плаще. По складкам ручьями тек дождь, превращаясь в водопады и озера. Из-под капюшона плаща выглядывал широкий картофелевидный нос, с которого, как из крана, капала вода. Его обладатель оглядел меня.

–Ты кто?– последовал вопрос из-под носа.

–Я проектировщик. Так и будешь меня здесь держать?– заорал я сквозь шум дождя. В отличии от меня, мой собеседник говорил, не утруждаясь, но его слова отчетливо звучали в моих ушах. Майя как-то говорила, что у меня слишком невыделяющийся голос, который очень быстро теряется, и от этого люди не всегда воспринимают несомую им информацию. Её слушали всегда, как бы громко или тихо она ни говорила.

–Ну и что, что ты проектировщик?– из-под плаща высунулась рука и стерла рукой с носа огромные капли. Честно сказать, движение это было совершенно бесполезное.– Я, может быть, парикмахер.

–Разберемся. Всех парикмахеров со стройки удалим. Пустишь меня или нет?

Мужчина-нос меня пустил. Продолжая кутаться в куртку, я последовал за ним. Насколько было видно сквозь ливень , приостановленная стройка заступорилась на самой важной части – верхнем этаже. Досадно.

Внутри, однако, Акассея оказалась лучше, чем я ожидал. Не настолько хорошо, как следовало бы, но работа по реставрации была произведена колоссальная. Главный холл простирался по полумраку, расплываясь на дальнем конце. Арки, колонны, плитка и прочая роскошь жизни резко контрастировали с обогревателем, подключенным в уголке к торчащему неизвестно откуда тройнику и с таким чудом техники, как кипятильник. Масляная лампа тихо и мирно горела себе на полу рядом с группой мужчин, греющих руки и поедающими что-то быстрого приготовления. Маленький островок обыденности, клочок картинки, вырезанный из цветной газеты и приклеенный на страницу архитектурного журнала. Я расстегнул плащ и, надеюсь, впечатляюще откинул капюшон. Начальству все-таки, надо выглядеть подобающе.