Сергей Синякин - Мрак тени смертной

© ГУ «Издатель», 2009

© Волгоградская областная организация общественной организации «Союз писателей России», 2009

© Синякин С. Н., 2009

Гестаповец выглядел усталым и замотанным, и под глазами у него были угольно-черные круги, поэтому голубые арийские глаза казались ледяными звездами.

– Добрый день, – вежливо сказал он открывшему ему дверь старику. – Я ищу господина Рюгге, который работал инженером у Путмана на «Канцкугельверфен».

– Да, это я, – сказал хозяин дома, понимая уже измученным подсознанием, что перед ним открывается та самая пустота, о которой когда-то, совсем в другой жизни, ему говорил Савинков. Или это говорил Жаботинский? Нет, все-таки это говорил Савинков, он всегда любил позерство. Как всякий литератор, он был несколько себялюбив и тщеславен. Думая об этом, Рюгге прошел в комнату, слыша за собой четкий и уверенный стук сапог, достал из секретера германский паспорт и протянул его терпеливо ждущему гестаповцу. Гестаповец рукой в перчатке взял паспорт, вежливо кивнул и принялся просматривать страницы паспорта. В этот момент он походил на молодого глупого пса, который, убежав вперед хозяина, тщился доказать ему свою полезность и необходимость, еще не понимая, что хозяин, который вырастил его из беспомощного щенка, ценит в этой суетливой преданности именно свое собственное отношение к собакам.

– Та-ак, – гестаповец закрыл паспорт, сунул его в карман черных бриджей и с неожиданной силой хлестнул рукой по лицу хозяина дома. – Jude!

Евно показалось, что на него рушится небо. Конечно, это не могло не быть глупостью. Метафора достойная склонного к эпатажу раннего Маяковского, но что вы хотите от человека, заканчивающего седьмой десяток лет своей жизни и ощутившего с полученной оплеухой всю никчемность и ничтожность своего существования. Когда-то Евно казалось, что позор навсегда остался в прошлом, как остался где-то в копотном пожарище России Блока убитый Плеве, канули во мрак безусые террористы, готовые на смерть за идею. Как остались в бездне лет рассудительные и знающее дело жандармы, суетливые эсдеки и не менее суетливые эсеры, жаждущие всемирного масонского благополучия и готовые за это эфемерное недостижимое благополучие взорвать к чертовой матери всех, кто против такого благополучия выступает. Как остались где-то в прошлом расстрелянные цари и наследники, до которых не дотянулся Каляев, но которые не убереглись от рук народного гнева в подвале ипатьевского особнячка холодного уральского города. Теперь Азеф, прикрыв руками полусорванную маску добропорядочного бюргера, под которой он жил долгие годы, понимал, как ошибался. Прошлое никогда и никуда не уходило, просто оно иногда терялось, подобно тому, как теряется та или иная реальность в бредовых снах кокаинистов, перешедших на опиум. А потом оно вновь обретало свои реальные и жестокие черты, возвращалось в виде вот такого белокурого ангелочка с угольно-голубыми глазами и скалилось в усмешке с высокой тульи залихватски изломанной фуражки, рождая желание припасть к глянцевитым зайчикам на вычищенных сапогах.

– Взять его! – приказал белолицый ангел в черных сапогах, сверкнув молниями в петлицах. Двое дюжих молодчиков умело встали за спиной бывшего инженера Рюгге, который еще ранее, совсем в другой реальности был российским иудеем по имени Евно Азеф и главой Боевой организации социал-революционеров, которому предстояло теперь стать участником нацистской театрализованной и полной дешевых эффектов игры под названием «Хрустальная ночь».

Кто постарше, про эту операцию все знает. Другим требуется немного пояснить. Когда Гитлер сидел в тюрьме и писал свою книгу «Mein Kampf», его подельник Рудольф Гесс почитывал разные книжки, которые брал в тюремной библиотеке. И вот однажды ему попалась еврейская книга «Хаггада». Лежа на тюремной шконке, Гесс в свободное от мастурбаций время почитывал эту книгу. «Слушай, Ади, – сказал он однажды. – Ты правильно заметил, что нация нуждается во внутреннем враге. Однако глупо искать таких врагов в тех, кто рыж. Сколько их наберется на всю Германию? Психбольные вполне подходят, ведь они совершают порой чудовищные преступления, и совсем нетрудно направить народный гнев на этих изгоев. Но и их не хватит, чтобы консолидировать общество и заставить его прийти к единому консенсусу».

Адольф Шикльгрубер лежал у окна и мечтал о своей племяннице Гели Раубель. «Руди, отвали, – тяжело дыша, сказал он. – Какого черта ты пристаешь к занятому человеку?»

Гесс не обратил на гнев товарища внимания.

«Евреи, – сказал он. – Вот враг для нации. Презренные жиды, задавившие нацию своим хищным ростовщичеством, Ади, это идеальный враг. Объединившись против него, нация встанет на ноги. Да и ценности они действительно скопили немалые, они помогут немецкому народу преодолеть позорные последствия Версальского мирного договора».

«Хорошо, хорошо, – с некоторым раздражением сказал Шикльгрубер, которому судьба уготовила великое и страшное будущее всемирного людоеда. – Пусть будет по-твоему, только не мешай. О-о, Гели! Милая Гели! Ангелика, душа моя!»

Гесс свесил с нар босые ноги.

«Нет, ты посмотри, – сказал он. – Какая шикарная история! Представляешь? Ежегодно в канун девятого Аба, во время пребывания народа в пустыне, Моисей объявлял всему стану Израилеву:

– Выходите копать могилы! Выходите копать могилы!

Каждый израильтянин, выкопав себе могилу, ложился в нее на ночь. По утрам выходил их глашатай и объявлял:

– Живые, отделитесь от мертвых!

И каждый раз в живых оказывалось меньше на пятнадцать тысяч человек. Так они избавлялись от проклятия. А на сороковой год смерти прекратились и евреи поняли, что Бог их простил! Нет, ты представляешь, Ади?!»

Адольф Шикльгрубер с досадой сел и застегнулся.

– Ты меня достал! – злобно сказал он. – Чем тебе не понравились жиды? Нормальные люди, я сам на треть…

Гесс засмеялся.

– Господи, Ади, очнись. Какое мне дело до евреев, если у меня самого их в родословной хватает. Я тебе говорю о возрождении нации!