Андрей Кузечкин - Святокаменск

– С какими?

– На работу берут только здоровых людей. Это официальная формулировка. А расшифровывается вот как: алкоголизм – это болезнь. Курение – это болезнь. Наркомания – сам понимаешь. Если человек матом ругается – это тоже болезнь, болезненная привычка. Когда новый человек приезжает и устраивается на работу – ему дают месяц испытательного срока. Если хоть раз пришёл на работу с похмелья, или курил на рабочем месте, или грязно выругался – всё, до свидания. А если нет – устраивайся вместе с семьёй, живи, работай, и получай хорошую зарплату. В долларах.

– И много они нашли таких, которые не пьют и не курят?

– Говори проще: живых. Да. Много. Живых на самом деле много, просто они рассыпаны по всей стране среди всей этой мертвечины. А Святокаменск – это такой огромный пылесос, который собирает живых людей. Знаешь, кто мне прислал эту открытку? Сева. Он сейчас там. Помнишь Севу?

Конечно же, он помнил Севу. Он раньше жил в комнате напротив тёти Ады. Добродушный такой, в очках, с пухлыми румяными щеками. Носил потёртый свитер в красно-зелёную клетку и смешную большую кепку как у Марио. (В «Супер Марио» Стёпа играл на приставке «денди» у одноклассника Женьки.) Дядя Лёва, когда видел Севу, громко говорил: «Студент!» А когда тот оборачивался, добавлял: «Влип, очкарик» и гоготал, будто бы сказал что-то смешное. Сева тоже смеялся, подхалимски. Он очень хотел нравиться соседям.

Но Севу не любили. Отец-трезвый рассказывал, каким-то нехорошим голосом, будто плевался, что Сева – маменькин сынок, закончил какой-то институт в каком-то большом городе, не смог потом найти работу по специальности, вернулся в Северный, кое-как устроился на завод и даже получил комнату в коммуналке. А за что ему комнату, у него руки из задницы, работать ни хрена не умеет, драный интеллигентишка, постоянно детали запарывает. Вот выгонят его и комнату отберут – и скапутится под забором.

Но всё-таки Сева иногда появлялся за общим столом, и его никто не выгонял. Отец-пьяный, смеясь, говорил вполголоса дяде Лёве: «Ну что ж он, не человек, что ли?» Хотя Сева никогда не пил спиртного и чокался компотом или «инвайтом», которым угощал его Стёпа.

Потом Сева уехал неизвестно куда, о нём быстро все забыли.

– Он там. Пишет, что устроился помощником библиотекаря в тамошний институт. И что зарабатывает больше, чем на правдинском заводе главный инженер. И что вокруг него только интеллигентные люди. Вот такой это счастливый город.

– Я хочу туда, – твёрдо произнёс Стёпа.

– Хочешь – значит, попадёшь. Только подрасти сначала. И учись хорошо. Чтобы тебя взяли там на работу, нужно ещё пройти тест на интеллект.

– А вы почему не уедете?

– Я тоже мёртвая, Стёпочка.

Тётю Аду тоже не особо любили. Говорили, что она странная. Мама объясняла своим обычным равнодушным голосом: «Это потому что у неё нет ни мужа, ни детей». Стёпа думал: «А у тебя есть. Легче тебе от этого?» За тётей Адой он знал только одну странность: она любила ходить по дому в смешной соломенной шляпе. Иногда останавливалась возле зеркала, позировала, поправляла шляпу, сдвигала то вправо, то влево. А в остальном – была такой же, как все. Точно так же любила выпить и поговорить. В её речи иногда проскакивали какие-то старые слова – «сударь», «извольте», «с вашего позволения». Разговаривала громко, азартно, с придыханием, и её глаза, похожие на чёрные вишни, сверкали.

А однажды она громко зарыдала. В то утро, когда тётя Клава, самогонщица, бегала по всему дому и громко каркала:

– Пизидент помер!

В комнате, где жил Стёпа с родителями, собралась толпа, сгрудилась возле телевизора. На экране – специальный выпуск новостей.

Тётя Ада рыдала в углу, низко наклонив голову, за полями соломенной шляпки не было видно лица. Остальным было скорее весело.

– Подох, значит, алкаш-то, – с непонятным злорадством сказал дядя Лёва.

«А ты-то кто?» – подумал Стёпа. Потом вслушался в слова диктора. Президент скончался во сне. Внезапная остановка сердца. Обстоятельства расследует специальная правительственная комиссия. Глава комиссии – какой-то министр Пирогов, отставной генерал. Стёпа никогда раньше не слышал эту фамилию, в отличие от взрослых, которые почему-то принялись соревноваться – кто громче заорёт.

– Етитская сила! – ухал дядя Володя.

Галина кудахтала что-то невнятное.

– Пирогов – нормальный мужик! – кричал отец. – Вот увидите, новым президентом его выберут!

– Да ты что, он же фашист… – громко протестовал старик Семён Михайлович.

– Да какой он фашист, ты упал, что ли, Семён? – вопил дядя Лёва. – Он за нас, за простых людей! Правильно, Анка? Уж пусть лучше его выберут, чем опять коммуняк!

– Да-да, правильно-правильно! – встрял дядя Женя, смешно дёргая шеей и размахивая дрожащей правой рукой. – Он воров-то поразгонит, а то порасплодились!

Странно было слышать такие слова от него. Ещё вчера Стёпа видел, как дядя Женя в продуктовом магазине улучил момент, когда продавщица отвернулась, и стащил с прилавка кусок заветренной колбасы.

Мужчины громко спорили и задорно ругались. Тётя Ада рыдала и не могла успокоиться. А Стёпе как-то особенно сильно захотелось уехать в тот счастливый город, где никто не напивается и не ругается, где нет воров и хулиганов. В Святокаменск.

Концерт должен был начаться ещё три часа назад, но до сих пор не начался. Антон Змейцев с досадой хлопнул дверью старенькой «Хонды» – он был стажёром, поэтому на задания приходилось выезжать не на фирменном фургоне с логотипом телеканала, а на простой машине. На чужой, естественно.

На площадке перед клубом – молодёжь. Здесь и музыканты, и несостоявшиеся зрители, одинаково мрачные и вялые от жары. Сбившись в кучки, сидят на скамеечках, на ограде широкого крыльца и на асфальте.

Среди тех, кто не сидел на месте, а лениво прохаживался взад-вперёд, Антон заметил Аглаю. Она училась на его факультете, только на курс ниже. Её трудно не заметить: худющая девчонка с длинным и острым, как у Буратино, носом. Ещё два острия проглядывают сквозь белую футболку – Аглая почему-то никогда не носит бюстгальтеров.

Наверное, она с самого начала здесь. Уже всё у всех выспросила по сотне раз. Настырная девка. Хорошо, что ей с Антоном нечего делить: она писака, а он телевизионщик.

Сергей, он же хозяин «Хонды», он же телеоператор, поинтересовался, окинув толпу скучающим взглядом:

– Работаем?

– Работаем… – ответил Антон, чуть ли не стиснув зубы. Возвращаться с пустыми руками нельзя, сюжет должен быть готов к завтрашнему утру, даже если его придётся делать из ничего, из пустого места.

– Пока что сними толпу. Два-три общих плана, потом выбери самую грустную рожу, лучше девочку, и сделай наезд.