Томас Диш - Эхо плоти моей

Капитан понимал, что таких вопросов лучше не задавать, и во­обще — лучше не вспоминать того, что может навести на подобные вопросы. Самым разумным было придерживаться политики выбо­рочной амнезии. Такая политика хорошо послужила ему последние двенадцать лет.

Он надел фуражку и вышел из канцелярии во двор, поросший тусклой травой. Уорсоу сидел на ступенях кирпичной казармы и курил. Капитан по привычке окликнул его:

— Сержант!

Уорсоу вскочил и четко встал по стойке “смирно”.

— Я, сэр!

Сознаться, что оговорка случилась по ошибке, было недопустимо для кадрового офицера, и капитан, поспешно превратив оговорку в сознательную жестокость, проговорил:

— То есть, рядовой Уорсоу. Сообщите личному составу, что объ­явлена готовность к прыжку. Срок — восемь ноль-ноль утра.

Как быстро дымка ненависти застилает эти светлые глаза! Но внешне Уорсоу остался спокоен, и голос его не изменился:

— Есть, сэр.

— И почистите свои сапоги, рядовой. Они позор для всей батареи.

— Есть, сэр.

— Вы в армии, рядовой, не забывайте об этом.

— Есть, сэр.

На лице капитана появилась кривая усмешка. “Разумеется, он не забудет об этом,— думал капитан, отходя.— У него просто нет выбора. Никто из нас не способен забыть…”

— Скажите, капитан, это будет ваш первый прыжок?

— Да, сэр.

Полковник Ив потрогал указательным пальцем мягкие складки под подбородком.

— В таком случае, я хотел бы предупредить вас, чтобы вы не ожидали чего-то необыкновенного. Там все будет как здесь, в лагере Джексон. Вы будете дышать тем же воздухом, под таким же куполом, пить ту же самую воду, жить в таких же казармах с теми же солдатами.

— Да, мне говорили, но поверить все равно трудно.

— Конечно, различия есть. Например, нельзя съездить на выход­ные в Вашингтон. И офицеров поменьше. Легко можно заскучать.

— Как я понимаю, вы не можете сказать, кому я буду подчи­няться?

Полковник Ив сокрушенно покачал головой.

— Я и сам не знаю. Вокруг Утробы непроницаемая завеса сек­ретности. Легче пробраться в царствие небесное или в Форт-Нокс. Последние указания вы получите завтра перед отправлением, но не от меня. Я распоряжаюсь только здесь.

“Зачем тогда ты меня позвал?” — подумал капитан. — Словно услышав непроизнесенный вопрос, полковник сказал:

— Мне сообщили, что сегодня утром у вас случился какой-то конфликт с солдатами.

— Да, с сержантом Уорсоу.

— Вы хотите сказать, что он уже восстановлен в звании?

— Нет. Боюсь, я не очень четко выразился.

— Жаль, что так получилось. Уорсоу хороший солдат, техник высокого класса. Солдаты его уважают, даже… мм… цветные парни. Вы ведь не южанин, капитан?

— Нет, сэр.

— Я так и думал. Мы, южане, порой непонятны чужакам. Возь­мите хоть Уорсоу — отличный солдат, но уж коли что засядет ему в голову, он становится невыносимо упрям,— полковник Ив при­щелкнул языком и изобразил на лице ужас.— Но он отличный солдат, мы не можем об этом забывать.

Полковник помолчал, как бы давая капитану время согласиться с последним утверждением, затем продолжал:

— Конечно, такое случается. Когда принимаешь новое подразде­ление, это даже неизбежно. Помню, как это было у меня — я же говорил, что сам когда-то командовал ротой “А”. У меня тоже были неприятности с одним из солдат. Но я сумел сгладить дело, и вскоре рота работала как часы. Мне, конечно, было легче. Я не зашел так далеко, чтобы лишать его звания. Это очень суровое наказание, капитан. Я думаю, вы уже сами жалеете об этом.

— Нет, сэр. Я был уверен тогда и уверен теперь, что он заслужил это. Несомненно заслужил.

— Ну разумеется. Но не надо забывать золотое правило: живи и давай жить другим. Армия — это одна команда, мы должны вместе тянуть лямку. Вы, капитан, не сможете выполнить свою работу без Уорсоу, я не справлюсь со своей без вас. Нельзя, чтобы предубеждения,— полковник Ив сделал паузу и улыбнулся,— или настроения влияли на наши поступки. Взаимное сотрудничество

— вот принцип армии. Вы сотрудничаете с Уорсоу, я сотрудничаю с вами.

— Это все, сэр? — спросил капитан.

— Ну вот, сразу виден типичный северянин. Вечно спешит ку­да-то. Не стану задерживать вас, капитан. Но, может быть, вы разрешите дать вам совет, хотя это, конечно, не мое дело?

— Разумеется, полковник.

— Я бы вернул Уорсоу звание к концу недели. Думаю, что он уже достаточно наказан за свой проступок. Насколько я помню, по пути со стрельб всегда случалось браконьерство. Официально это не дозволяется, но нельзя же все делать официально. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Я подумаю над вашим советом, сэр.

— Подумайте, обязательно подумайте. Спокойной ночи, капи­тан, и счастливого пути.

Выйдя от полковника, капитан некоторое время бесцельно бродил по лагерю. Возможно, он думал о предложении полковника, но скорее всего, о самом полковнике. Задумавшись, он забрел на не­освещенный лагерный плац.

Капитан осмотрелся по сторонам, окинул взглядом небо, забывая, что это не настоящий небосвод. Лагерь Джексон (Виржиния) ютил­ся под западным краем Вашингтонского купола. Купол был усеян миллионами миниатюрных фотоэлементов, которые следили за по­ложением звезд и повторяли их меняющуюся картину на внутренней стороне гигантского шатра. Немудрено, прожив полжизни под кол­паком, забыть, что над тобой вместо неба огромная декорация.

На востоке, невысоко над горизонтом, в созвездии Тельца, све­тился Марс. Красная планета, предвестник войны. Было невозможно представить, что меньше чем через двенадцать часов он, капитан Натан Хэнзард, артиллерийская рота “А”, лагерь Джексон — Мар­сианский командный центр, будет прочно стоять обеими ногами на этой красноватой светящейся крупинке.

Для любителей точных цифр сообщим, что ее наружные размеры составляли 14,4х14,14х10 футов, так что снаружи, из зала, в ко­тором она стояла, каждая ее грань казалась прямоугольником зо­лотого цвета. Ее стены были сделаны из хром-ванадиевой стали в два фута толщиной. Всюду, где только возможно, стены были ис­пещрены рядами и полосами подмигивающих разноцветных огонь­ков. Игра огней, сама по себе впечатляющая для человека со сто­роны, сопровождалась нервным гудением и неожиданными щелч­ками, создающими впечатление чего-то очень электрического и научного. В само святилище вел единственный вход-люк, располо­женный в центре одного из золотых прямоугольников. Люк имел четыре фута в диаметре и отдаленно напоминал дверцу банковского сейфа. Но даже при открытой дверце сторонний наблюдатель не мог бросить нескромный взгляд на внушающую благоговение цен­тральную камеру, потому что в таких случаях ее скрывал пере­движной стальной тамбур. Никто, кроме жрецов этой мистерии — людей, совершающих прыжок,— никогда не видел Стальную Ут­робу изнутри.