Томас Диш - Эхо плоти моей

— Ничего не получится, времени не хватит,— несчастным голо­сом сказала Бриди.

— Времени хватит,— ответил Хэнзард.

Они надули резиновый матрац, который надо было бросить на пол камеры. Без этой прокладки какая-нибудь существенная часть Хэнзарда могла провалиться сквозь пол и остаться на Земле.

Хэнзард извлек дыхательное оборудование, которое было укреп­лено под креслом Пановского. На Марсе не будет суб-второго воз­духа, так что ему придется захватить воздух с собой. Он натянул хрупкого вида пластиковую маску, закрепил ее у себя на горле и повернул вентиль, регулирующий подачу кислорода.

— Три, четыре, пять,— сказал он,— я иду искать. Эти слова были неосознанным отзвуком дурашливой игры, в которую он играл так недавно. Бриди что-то сказала, но сквозь плотную маску он ничего не услышал. Она встала перед ним и повторила слова, утрируя движения губ и поясняя сказанное жес­тами:

— Мы… ВаС… лЮбиМ. Хэнзард коротко кивнул головой.

— Я тоже,— прошептал он.

Бриди привстала на цыпочки, чтобы поцеловать его. Их губы соприкоснулись через пленку пластика.

— СчАстлиВо… ВоЗВраЩайся.

Он встал перед камерой передатчика. Бриди через плечо техника смотрела, как тот орудует переключателями. Она кивнула Хэнзарду, и он осторожно положил резиновый матрац на пол камеры и, про­скользнув сквозь тонкую металлическую стенку, распластался на нем. В то же мгновение матрац лопнул, и воздух с шумом стал выходить из него.

— О черт! — воскликнул Хэнзард.

Поворачивать обратно было уже поздно. В любой момент щелчок тумблера мог послать его на Марс.

Мучительно тянулись секунды. Хэнзард вспомнил, как он в про­шлый раз проходил через передатчик: долгое ожидание, рука, про­совывающаяся сквозь стену камеры…

Хэнзард вздохнул, он понял, что уже прибыл на место, а матрац лопнул в момент перехода оттого, что его нижняя часть провалилась в пол и осталась за пределами передающего поля. Так что матрац все-таки спас Хэнзарда, поскольку продырявиться мог сам Хэнзард или, скажем, кислородная маска.

Хэнзард встал на ноги и шагнул вперед в непроницаемой тьме передающей камеры. Он нащупал стену и прошел сквозь нее. В первом же светлом помещении он увидел генерала Питмана. Рядом с ним сидел и пил кофе капитан армии Соединенных Штатов Аме­рики — Натан Хэнзард.

Ни один человек еще не казался Хэнзарду таким странным, как это капитан.

…матрац лопнул, и воздух с шумом стал выходить из него.

— О, черт! — воскликнул Хэнзард и тут же почувствовал, как расступается под ним пол. Суб-третий Хэнзард, слишком невеще­ственный, чтобы его могла удержать энергия реального мира, начал медленно тонуть в полу.

Воздушный передатчик, в отличие от того, что был установлен в лагере Джексон, передавал непрерывно, и каждая передача рождала бесконечную цепь отзвуков на Земле и на Марсе.

Долгое, нескончаемое эхо.

Осознав безнадежность ситуации, Хэнзард суб-третий перекрыл подачу кислорода в маску. Бесчисленное множество Натанов Хэнзардов, каждый из которых был тенью тени, сделало то же самое. Они умерли, цепляясь за одну спасительную мысль:

“Я надеюсь, что у него получится”.

— Что-то вы, Натан, неважно выглядите. Впрочем, это и не уди­вительно. Не думаю, чтобы у меня тоже был слишком цветущий вид.

Генерал Питман кривил душой. Если говорить о нем, то лучшего определения, чем “цветущий вид”, нельзя было отыскать. Если Хэнзард за последние недели словно постарел лет на десять, то генерал стал странно и неуместно моложав. Его манеры приобрели непривычную свободу, если не сказать

— развязность. Форменный галстук был завязан небрежно, воротник рубашки расстегнут. Во­лосы генерала нуждались в стрижке, ботинки — в сапожной щетке. В походке появилась легкость, жесты стали резкими, речь убыстри­лась. Ничего подобного прежде за ним не замечалось. Так в октябрь­ский полдень погода может напомнить о весне.

Хэнзард безучастно разглядывал маслянистые полоски на повер­хности кофе в своей чашке. С заметным усилием он оторвался от этого занятия и заставил себя произнести:

— Нет, сэр.

— Должно быть, вам не хватает витаминов. Я заметил, что вы не всегда приходите обедать. Мы должны заботиться о своем здо­ровье. Крепкое здоровье

— самое большое наше достояние.

Хэнзард не мог понять, издевается над ним генерал или он в самом деле не видит неуместности тех благоглупостей, что он изрекает.

— Если бы я был Юлием Цезарем, я бы остерегался человека вроде вас, который “тощ, в глазах холодный блеск”.

Последнее замечание было не лишено смысла, поэтому Хэнзард сделал усилие, чтобы ответить:

— Какому блеску прикажете быть в моих глазах, ежели нас кормят исключительно замороженными блюдами? Достаньте на обед что-нибудь другое, и я сразу оттаю.

Смех Питмана был явно непропорционален натянутому калам­буру его помощника. Отсмеявшись, генерал разразился филиппикой в адрес армейского питания. Речь генерала была не просто обличи­тельной, она была остроумной. Хэнзард невольно заулыбался, слу­шая ее.

В том же духе они продолжали беседовать, коротая вечер за чашкой не по-вечернему крепкого кофе. Вот уже две недели, с тех пор, как стало ясно, что приказ не будет отменен, они говорили о чем угодно, кроме бомбы.

Хэнзард-2 глядел на себя настоящего с чувством, близким к ужасу. Он видел тусклую улыбку, бегающие глаза, способные остановиться лишь на кофейной чашке; лицо — бледное, с дряблой, потерявшей упругость кожей. Но самое ошеломляющее в облике марсианского Хэнзарда — это было ощущение фальши. Слов, которые произно­сились, не было слышно, но, вне всякого сомнения, все эти слова были ложью.

В двадцать один час тридцать минут Хэнзард-1 допил кофе и, сопровождаемый Хэнзардом-2, вышел в коридор. Началось бесцель­ное и неестественное хождение. Во время этой маниакальной про­гулки Хэнзард-2 испытал еще одно потрясение, встретив выходящего из туалета Уорсоу, который осклабился и пробормотал в спину капитана несколько эпитетов, вполне понятных даже для неумею­щего читать по губам. Хэнзарда не удивило такое отношение со стороны Уорсоу, зато он неожиданно поразился привычному для военного человека факту, что Уорсоу, несмотря на свою ненависть, должен ему подчиняться. Отсюда оставался всего лишь шаг до обоб­щения: как странно все-таки устроен мир, люди в котором добро­вольно покоряются невидимым путам условностей — и Хэнзард ничуть не меньше, чем Уорсоу.

Более того, высокоморальный капитан Хэнзард связан сильнее, чем кто бы то ни было, поскольку безо всяких серьезных причин, а только потому, что такого поступка от него ждали, готов участвовать в уничтожении человечества, в попрании всего, что он считал мо­ральным. Вряд ли можно полагать утешением, что на Земле живут миллионы столь же податливых людей.