Вячеслав Ренью - Бог на радуге. Сборник рассказов

Путаясь в направлениях, обдирая части тела об острые ветви, Ильич нёсся напролом, пока хватало сил. Падал. Тяжело дышал, снова бежал. Он слышал, что Нора тревожно и громко призывала вернуться, но от этого ноги несли в чащу ещё быстрее, а силы будто утраивались. Голос хозяйки становился все глуше, пока совсем не затих. И тогда беглец, уверовав в свое спасение, упал на колени.

– Сво… бода! Прости, Но…ра! Сво…бода! – задыхаясь, шептал он.

В душе одновременно теснились два чувства: огромная всепоглощающая радость и мутная непонятная тревога.

Пару дней Ильич, как чумной, бродил по странному, путаному лесу, уверенный, что вот-вот набредёт на стартовый ракетный комплекс. С чего в нём зародилась данная уверенность, он и сам не понимал, но точно знал: «Должно быть! Именно так и никак иначе!»

Вот за тем холмом прячется долгожданный модуль депортации. Нет? Тогда за этим. Главное – идти и найти. Дальше всё просто: он захватит пилота и потребует направить самолёт… Или что там у них? Да что бы там ни было, главное – на Землю.

– Руки вверх! Курс на Москву! – репетировал команды грозным голосом Ильич.

– Курс на Париж! А может, в Пхукет махнуть? Там тепло. Хорошо. Я там отдыхал в прошлом году – мне понравилось. Нет! Для начала – курс на Нью-Йорк! В Организацию Объединённых Наций. И уж там…

Однако время шло, а «лес» всё не кончался. Никаких стартовых ракетных комплексов и уж тем более модулей депортации не наблюдалось. Ободранный, заросший щетиной Борис начал чувствовать жажду и нестерпимый голод. Он пытался глодать кристаллы, но они оказались невкусными.

«Ах, Нора, Нора! Зачем я тебя подвёл? Обманул и расстроил! Ничего. Вот вернусь домой – больше такого не повторится. Буду самым примерным питомцем на свете! Даю слово!»

К концу третьего дня бесполезных блужданий Ильич неожиданно наткнулся на двух особей коренного населения. Они бродили меж «деревьев», собирая в нашейные сумки какие-то особенные формы растений.

– Лечебные травы, – подумал беглец.

Оглядев местность из засады и поняв, что остался незамеченным, он передумал сдаваться и решил воспользоваться внезапностью! Захватить врага в плен! А потом видно будет… Можно шантажировать власти с целью обмена аборигенов на возвращение к родным пенатам.

Собрав последние силы, Ильич ползком подобрался вплотную к противнику, но вскочить и броситься в атаку, как того требовала военная наука, не получилось.

Он смог лишь с трудом встать на колени и вместо беспроигрышного «Руки вверх!» (или на худой конец «Hände hoch!») из осипшего горла выдавить:

– По…мо…гите…

Аборигены, увидев лесное чудище, резво прыгнули в сторону и бросились наутёк.

– Трусы! Подлые трусы! Дайте хоть водички попить… Не дают. Ну, ничего! Мы ещё повоюем. Лётчик Маресьев… без ног! Без ног… Без ног…

Очнулся Борис Ильич в кромешной темноте вакуума.

Выражение «не видно ни зги» слабо способствует передаче всей полноты тревожных ощущений, которые он испытал при отсутствии внешних источников света и звука.

– Где я?

– Кто я?

– Я? Борис Ильич! Здесь есть кто-нибудь ещё?

– Нет.

– Руки-ноги? Целы! Но ни пола, ни стен, ни потолка не наблюдаю.

– Что дальше? А дальше, как в том фильме: «Есть не хочу! Пить не хочу…»

– Голова цела? Ох! Да ещё и гладко выбрита! Странно. Люди?! Ау!

Ответа не последовало. Даже от эха.

– Безобразие! Эй вы, звери! Верните Борю на место. Туда, откуда взяли!

Тишина.

И тогда, чтобы хоть немного развеять охвативший каждую клеточку организма животный ужас, он торжественно запел:

– Hаверх вы, товарищи, все по местам! Последний парад наступает. Врагу не сдаётся наш гордый Варяг, пощады никто не желает!

Боря пел долго. Пел разные песни, перевирая мелодии и путая слова. Пел, пока репертуар не подошёл к концу. Потом начал концерт сначала.

Неожиданно что-то щёлкнуло, и зазвучал тихий, но твёрдый, доходчиво-понятный голос. Вернее, даже не голос. Понятия проникали в мозг сами собой, минуя органы слуха и иные отверстия организма. Как тогда…

– В соответствии с решением межзвёздного суда, Вы, как злостный не поддающийся исправлению нарушитель порядка, отправляетесь к истокам сущего в созвездие Гончих Псов. И пускай Ваши деяния определят Вашу дальнейшую судьбу.

– Нет! Это бред какой-то. Вы знаете, кто я?! Да со мной сам губернатор за руку здоровается! Бред. Нет. Я сплю. Вот сейчас проснусь. И… всех уволю!

Борис Ильич что было сил сомкнул веки и, собрав волю в ресницы, резко распахнул их в надежде на пробуждение…

Чуда не случилось. «Щелкунчик» снова заработал. Он распахнул пред взором осуждённого бескрайнее пространство: с одной стороны – поражающая воображение своими размерами и красотой звёздная бездна, огни которой поблёскивали в тёмно-фиолетовом мареве, точно далёкие спасительные фонарики, указывающие путь заблудившемуся в ледяном поле путнику. Миллиарды радостно зовущих надежд. С другой – бескрайняя пустота ночи.

А в центре этого ужасающего великолепия – маленькая тлеющая точка.

Борис Ильич не сразу сообразил, что эта тлеющая точка и есть он сам. Собственной персоной. Ибо тела – не было.

– Ух, ты! А ведь я – шар, – пришло осознание, – с одной стороны шар светлый, с другой – тёмный.

– Колобок, ёж твою! Красава! Был бы орган…, я, пожалуй, уписался бы от ужаса, не сходя с этого места.

– Ничего! Ничего! Сейчас всё наладится. Сейчас сообразим. И обязательное – селфи. Куда ж без него? Как водится. Для дорогого и любимого…

Неожиданно со стороны ночи, из черноты, вынырнули мутные тени, очертаниями напоминающие собак и кошек.

– Ядрёна матрёна! Это кто!? Гончие Псы!? А причём тогда коты? К чёрту селфи! В задницу губернатора! Спасайся кто может!

Борис Ильич заметался. И вдруг понял… Вернее, узнал абсолютно точно!

Это не Гончие Псы. Это те животные, к которым он хоть раз в жизни имел отношение.

– Господи. Как же вас много и все тёмные! От вас так и пышет ненавистью…

– Вы куда? Куда меня гоните!? Нет! В черноту не хочу! Туда не надо.

Неожиданно сбоку мелькнул светлый силуэт, словно призывая следовать за ним в противоположном направлении – к теплу и свету, к звёздам. Земля – там…

– Тихон! – вспомнил детство Ильич. Вспомнил пухлого слюнявого малыша и рыжего домашнего котёнка. Вспомнил, как они вместе замечательно проводили время, играя на ковре в гостиной.

– Тихон! Не бросай меня одного! Пожалуйста. Умоляю. Спаси… Выведи отсюда. Я ведь тебя любил…

Тихон выгнул спину, зашипел на неумолимо приближающуюся свору в попытке защитить того, с кем когда-то был дружен.

Что мог сделать один светлый, пусть и храбрый, но маленький котёнок против сотен тёмных, почувствовавших острый запах дичи враждебных тварей, безжалостно преследующих добычу?