Кэт Ховард - Фантастический Нью-Йорк: Истории из города, который никогда не спит

Пука закипел праведным гневом. Увернувшись от свиного наскока, он бросился на подмогу Лиаму и вскочил на спину самому здоровому поросенку. Поросенок скинул его, но пука успел оттяпать ему пол-уха. Сплюнув, он погрузил зубы в ляжку ближайшего поросенка. Тот взвизгнул и бросился наутек, оставив четверых собратьев и мамашу сражаться с пукой.

Пуке не доводилось сражаться в столь яростных битвах с тех пор, как святой Патрик изгнал змей в море, а волшебный народ – в пещеры под холмами, но этот бой он твердо намеревался выиграть. У себя дома пука вмиг разделался бы со свиньями. Дома он даже в обличье пса был проворнее пчелы, сильнее быка и напористей прибоя. Но он застрял в этом облике, как невылупившийся цыпленок в яйце, а недели мучений от железной болезни и недостатка пищи подорвали его силы.

Лапы пуки разъехались на скользкой, перемешанной с навозом, земле, и резвый поросенок крепко его ударил. Из раны на боку брызнула кровь, и на пуку нахлынули волны боли и ужаса. Бессмертные не могут умереть, но это не значит, что их нельзя убить.

Инстинкт подсказывал пуке, что необходимо обратиться, но он боялся, что не сможет, что потерял эту способность, что пробыл псом слишком долго и забыл, как обращаться в существа с копытами, рогами или в людей в одежде, которую можно снять.

Почувствовав замешательство противника, свинья воодушевилась и ринулась на пуку, визжа, будто ржавая дверная петля, и метя острыми как копья клыками прямо в мягкий живот пуки.

И тут инстинкт взял верх.

Сбросив собачью шкуру, пука с криком махнул тяжелыми, неподкованными копытами, желая переломить свинье хребет. Он был быстр, но свинья была еще быстрее – в последний момент она все-таки уклонилась от атаки. Пука переключился на поросят, бурным потоком наседавших на Лиама, и принялся колотить их копытами и кусать.

Увидев угрозу отпрыскам, свинья налетела на пуку, как ураган. Пука отскочил и контратаковал, на этот раз втоптав свинью в грязь. Стоя над поверженными врагами, пука громогласно возвестил о своей победе.

Кто-то обнял его рукой за загривок. Пука узнал Лиама. С дрожью в голосе, но одновременно и с облегчением тот шептал:

– О, мой дорогой, мой славный защитник. Эта битва достойна быть воспетой в балладах, уж я-то об этом позабочусь – как только поджилки перестанут трястись, а сердце прекратит выскакивать из груди.

Гордо выпятив грудь, пука потыкал ногой поверженных противников. Очухавшийся поросенок тяжело поднялся и поковылял по улице, наперерез гнедому мерину, впряженному в блестящую черную двуколку, ведомую возницей в цилиндре.

Даже побитый и напуганный, Лиам скорее бросился бы вплавь до Ирландии, чем оставил коня в беде. Как только поросенок проскочил у мерина меж копытами, конь принялся брыкаться, но Лиам подскочил к нему и схватил за узду.

Конь мотал его, будто терьер крысу, но Лиам держался, успокаивающе приговаривая на ирландском и английском, пока мерин не перестал буянить.

Ласково потрепав гнедого по морде, Лиам оглянулся.

Улица напоминала бойню. В грязи валялись окровавленные свиные тушки; собравшиеся рабочие с отвисшими челюстями стояли вокруг. Чуть в сторонке пес Мадра зализывал рану на боку.

Бледный, как его рубаха, возница спрыгнул с козел.

– Спасибо вам, – его голос с типично американским произношением звучал доброжелательно. – Это был смелый поступок. Вы умеете обращаться с лошадьми?

Лиам потер лоб костяшками пальцев.

– Еще как, сэр.

– Вы конюх?

– Не просто конюх, а тренер. На родине я тренировал скаковых лошадей.

Джентльмен изумился.

– Тренер?! Разрази меня гром! Можно узнать ваше имя?

– Лиам О’Кейси, к вашим услугам.

Джентльмен рассмеялся во весь рот.

– Оставьте эти расшаркивания, мистер О’Кейси! Я Уильям Грейвз, конезаводчик, – мистер Грейвз протянул Лиаму визитку. – Возьмите карточку. Моя ферма – сразу за сиротским приютом, примерно на Восемьдесят пятой улице. Загляните завтра, если будет время. Думаю, нам будет что обсудить.

Пожав обмякшую руку Лиама, мистер Грейвз забрался обратно на козлы, взял поводья и тронулся.

– Вот это повезло так повезло.

Голос принадлежал Мадре, но когда Лиам обернулся, то не увидел пса. На его месте стоял высокий мужчина в черной рубашке и грязном старомодном сюртуке. Кожа его была бледной, черные, как вороново крыло, волосы стягивал кожаный ремешок, а под черными бровями вразлет сидели узкие раскосые глаза.

– Хватит уже таращиться, Лиам О’Кейси, – сказал пука. – Я ведь не настолько скверно выгляжу.

– Мадра?

– Собственной персоной. Стою перед тобой на двух ногах – чем не человек? – пука взял Лиама под руку и потащил за собой. – Пошли к Мэйв Макдонах, хлопнем виски за труды. День не зря прошел.

Оглянувшись через плечо, Лиам увидел, как по свиным трупам проехалась запряженная двумя лошадьми тяжелая повозка, везущая пианино.

– Моя котомка, – запричитал он. – Моя оловянная дудочка!

– Творения преподобного Калланана спасти не удалось, – сказал пука, – а вот дудочку… – он протянул Лиаму слегка помятый, но целый инструмент. – Твой кошелек я тоже спас.

– И мою жизнь, – остановившись, Лиам взял пуку под руку. – Я навеки перед тобой в долгу.

Пука насторожился.

– Лиам О’Кейси. Что ты несешь? Мы ничего друг другу не должны. Жизнь за жизнь, услуга за услугу. Теперь мы квиты.

– Значит, теперь ты меня покинешь? – спросил Лиам, и пука так и не смог понять, с надеждой или страхом он это сказал.

– Сперва надо выпить, а там посмотрим, – ответил он, неожиданно почувствовав, что идти под руку с Лиамом ему куда спокойнее. – Тебя ведь нужно будет доставить к мистеру Грейвзу.

– Думаешь, он меня возьмет?

– Безусловно. А еще, не сомневаюсь, предложит руку своей дочери.

Лиам расхохотался.

– Мадра, он едва ли старше меня. Если у него и есть дочь, то она наверняка еще маленькая. Мы же не в сказке, а в реальном мире.

– Ты уверен? – добравшись до трактира Мэйв Макдонах, они вошли в жаркий и шумный бар. – Я вот думаю, что в таком большом городе, как этот, найдется место и сказке. Жизнь в Нью-Йорке кипит, мой друг, и я, пожалуй, останусь тут – пока ты будешь навещать меня и развлекать своими мелодиями. Какое может быть веселье, если некому сыграть тебе «Виски перед завтраком»?

А теперь пришла пора перескочить в Манхэттен ближайшего будущего, где один актер поутру находит на своей кровати металлического грифона.

Проснувшись серым апрельским утром, Макс Уитмен увидел на столбике в изножье своей антикварной кровати с балдахином живого грифона. Спросонья Макс любовался, как грифон – блестящий, металлический грифон – чистил зеркальные перышки острым кадмиевым клювом. При движении грифон слегка поскрипывал. Сперва Макс решил, что еще спит – в последние дни ему как раз снились яркие, кинематографичные, связанные между собой сны. Но, кажется, один из снов превратился в явь. Макс помнил грифона из прошлого сна. Тот сон был полон контрастов: ему снились строгие, не излучающие тепла столпы белого слепящего света, бьющие сквозь безнадежно унылые облака. Сверкая серебром, грифон приближался к Максу, лавируя среди световых колонн. И вдруг тучи сгустились, пролившись дождем – алым, плотным, липким. Кровавым дождем. Кровь стекала по стенам высоких, украшенных горгульями башен хрустального замка. Безо всякой опоры замок парил в воздухе, монолитный, будто гора Эверест, отражая осаду армии уродливых летучих существ под началом человека с головой из колючей проволоки…