Дмитрий Быков - ЖД-рассказы

Так Артемов за считанные минуты придумал класс продвинутых киллеров – интеллектуальных чистильщиков, которые, уничтожая одного жирного грабителя по униженной просьбе другого, испытывают мстительную радость: вот и еще один паразит лопнул, упившись нашей кровью. А там и до заказчика дойдет – мало ли у него противников. После удачного дела он бросает снайперскую винтовку на чердаке и спешит домой – к своей манной каше, экологически чистому салату и ледяному молоку.

Удивлять надо было сразу. Следующее свидание Артемов назначил не в кабаке и не у себя, а в Сокольниках. Была осень, сухие коричневые листья шуршали под ногами. Садовники в желтых стеганых жилетках поверх ватников жгли костры. Он рассказывал Кате Остапчук о милых и необязательных вещах – о своей собаке, об армейской службе. Как-то случайно вырулили на Китай. Он стал рассказывать о китайском стихосложении, щедро привирая.

– Вот, например,- говорил он с трогательной серьезностью.- Простой русский глагол «любить».

Катя слегка зарделась – или ему это показалось?

– Он китайского происхождения,- с каменным лицом продолжал Артемов.- Был известный китайский поэт Лю Цзин, в просторечии просто Лю. Когда мужья соблазненных им женщин собирались его колотить, они кричали друг другу: «Эй, пойдем Лю бить!» Этот глагол перешел в Индию, а оттуда его привез на Русь Афанасий Никитин. До него у нас тут говорили просто «трахать». «Я тебя трахну, Любава!» – и Катя расхохоталась. Похоже, ее устраивало это обещание.

Разумеется, Артемов выбрал Сокольники не просто так. Он любил стрелять в местном тире, едва ли не лучшем из открытых тиров Москвы. Катя палила в белый свет, как в копеечку, и хохотала не умолкая. После этого Артемов спокойно взял десять пулек и все их торжественно всадил в движущиеся мишени.

– О, это серьезно,- уважительно сказала Катя, попросила старичка-тировладельца повесить для нее мишень и пятью пулями выбила тридцать восемь.

– Ничего,- снисходительно сказал Артемов, попросил не снимать листок и всадил следующие пять пуль в дырки от ее попаданий. Ему почудилось в этом что-то фрейдистское. Катя посмотрела на него долгим взглядом и ничего не сказала.

В тот вечер они перешли на ты. В дебрях парка Артемов извлек пневматический пистолет – любимую игрушку, отцовский подарок к дембелю,- и, доставая из кармана пульки, стал постреливать по ее заказу в старые плакаты, вышибая буковки. На ее месте, оставшись среди пустого осеннего парка с киллером наедине, Артемов испугался бы, но Катя вела себя с такой уверенностью и свободой, что он влюбился окончательно.

– Честно говоря,- сказала Катя,- на твоем месте я проводила бы с жертвой предварительную беседу. Ты действуешь успокаивающе. У меня сейчас проблемы, а я про них не вспоминаю вот уже три часа.

– Если проблемы серьезные, я помогу,- пожал он плечами.

– За сколько?

– Из любви к искусству.

– Скажи… а как на тебя выходят серьезные заказчики?

– Если я тебе расскажу всю цепочку, ты все равно ничего не поймешь. Слава богу, тебе эти имена ничего не скажут.

– А все-таки?

– Вчера я виделся с Ханом,- скучно перечислил Артемов, с ходу импровизируя убедительные клички.- Хан сказал, что Серого перестал устраивать Тяпа. Я связался с Серым. Серый через Толстого Брата передал мне аванс. Я поехал к Барыбе, но Тяпа почуял и предупредил Измайловских, а сам не приехал. Он не знал, что Серый скорешился с Измайловскими. Тяпа успокоился и пошел выгуливать Усатого,- это терьера его так зовут, Усатый… то есть звали… Ну и все.

– Что – все?

– Больше не выгуливает. Слушай, неужели тебе это интереснее, чем про Китай?!

– А ты не знал Солоника?- задумчиво спросила она.

– Я знал Солоника,- лаконично ответил Артемов, лихорадочно придумывая, каков был Солоник в личном общении.

– Он действительно мертв?

– Как пень,- убежденно ответил Артемов.- И поделом.

– Почему? Он дорого брал?

– Он обидел Котика,- сымпровизировал Артемов.- Он очень сильно обидел Котика. Все вышло из-за этого. Я не последний человек в Москве, но и я не стал бы обижать Котика.

Катя усмехнулась.

– Про Котика я наслышана…

«Интересно, откуда,- подумал Артемов, усмехаясь в ответ.- Я выдумал этого Котика две минуты назад».

За время последующих прогулок – всегда долгих, иногда сопровождавшихся чаепитием в скромной артемовской квартире (родители деликатно исчезали в гости),- Артемов успел рассказать Кате Остапчук несколько кратких, но сочных историй в духе экономических расследований Юлии Латыниной – столь же непонятных и кишащих кликухами. Катю интересовало все: например, ей было очень интересно, как Доренко не боится так ругать Лужкова.

– Смотри,- с нажимом, как непонятливой школьнице, разъяснял Артемов.- Береза проплачивает норильский газ. Так?

– Так,- кивала Катя, хотя о норильском газе слышала впервые.

– А Лебедь в свою очередь проплачивает, чтобы не трогали каспийскую нефть.

– Господи, ему-то что до каспийской нефти?!- округляла глаза Катя.

– Ему – ничего, но он держит все капские глиноземы, а канские глиноземы нужны Сухому, который держит Каспий,- снисходительно пояснял Артемов.- А дальше все просто: Лужок проплачивает Кострому и Вологду, Позгалев в Вологде обеспечивает прикрытие Потанину, Потанин сбрасывает Абрамовичу, а Абрамович заинтересован в том, чтобы на Каспии не было людей Черномырдина. Понятно?

– Теперь понятно,- кивала Катя.

Ее понятливость была феноменальна. Артемов ни за что бы не разобрался в лабиринтах собственного вранья, но хорошо знал, что для убедительности – и это главная особенность нового русского языка,- надо употреблять так называемые глаголы сильного управления без зависимых слов: сбросить, проплатить, сказать… Все проплачивали и сбрасывали неизвестно что, суетились вокруг пустоты, и именно в этом заключалась великая суть виртуального русского бизнеса, до которой и Пелевин не доехал. Кстати, книга с автографом Пелевина (они были немного знакомы, обменивались специальной литературой по Китаю, как обмениваются ею все продвинутые московские китаисты) расположила Катю к Артемову настолько, что последовал поцелуй.

– Слушай,- сказала она ему через неделю, когда роман стремительно летел к главному своему этапу.- Ты обещал однажды, что мог бы меня выручить.

– Смотря чем.

– Понимаешь, я-то сейчас в порядке, но вот на мою подругу серьезно наехали. Она уступила свою машину одному парню – прокатиться. Он прокатился и въехал в чужое новое «вольво». И смылся. Они засекли номер, по номеру вышли на Олю, но она ни в чем не виновата. Понимаешь? Надо сделать так, чтобы они отстали – у нее сейчас нет свободных денег…

Отступать Артемову было некуда. Он вспомнил все, чему его когда-то учили в секции карате, сунул в карман пневматический пистолет и пошел на стрелку вместо Оли. Стрелка была назначена на Профсоюзной, напротив ресторана «Ханой», под большим солнцеобразным памятником Хо Ши Мину. С отвращением чувствуя дрожь в коленях, Артемов вылез из «Таврии», направился к памятнику, по возможности небрежно покручивая на пальце ключи, и прямо под носом доброго вьетнамца обнаружил того, с кем ему предстояло встречаться. Ожидавший тоже был явно напряжен и тоже крутил на пальце ключи. Взглянув друг на друга, оба с облегчением расхохотались. Перед Артемовым стоял его однокурсник Петя Морошкин – простой, широкоплечий и веселый малый, вечно без копейки денег.