Айра Левин - Этот идеальный день

Тысячи слов, глаголов в их запутывающих формах; вместо догадок и продвижения наощупь, как было с этими почти бесполезными отрывками на Itаliаno, он может постичь основу этого языка за несколько часов!

Чип ничего не сказал остальным, он положил книгу в карман и подошел к ним, набил трубку, как будто не произошло ничего необычного. В конце концов Le раs чего-то там аvаnt могло совсем и не быть. «Следующим шагом вперед». Но нет, должно было быть.

Да, это было так. Чип понял это, как только сравнил первые несколько предложений. Он просидел в своей комнате всю ночь напролет, тщательно читая и сравнивая, водя одним пальцем по строчкам до-Объединенческого языка, а другим – по строчкам перевода. Он два раза проделал этот путь сквозь четырнадцать страниц эссе, а затем начал составлять список слов по алфавиту.

На следующую ночь он был уставший, и спал, но еще через сутки, после ухода Снежинки, он опять сидел всю ночь и работал.

Он стал ходить в музей ночами, в промежутках между обычными встречами. Там он мог курить во время работы и просматривать другие книги на Frаncаis – так назывался этот язык, что означал крючочек под «с», было неизвестно – и бродить по залам с фонариком.

На третьем этаже он нашел аккуратно заплатанную в некоторых местах карту мира 1951 года, на которой Евр называлось «Европа», одной из частей которой была Франция, где говорили на Frаncаis, и где находились города со странными манящими названиями: «Париж» и «Нант», «Лион» и «Марсель».

Тем не менее, Чип ничего не говорил остальным. Он хотел поразить Кинга полностью освоенным языком и обрадовать Лайлак. На встречах он больше не работал над Itаliаno.

Однажды во время встречи Лайлак спросила его об этом языке, и Чип честно ответил, что бросил попытки разгадать его. Она отвернулась с видом разочарования, и Чип был счастлив от сознания сюрприза, который он готовит для нее.

Ночи с субботы на воскресенье, когда он лежал рядом с Марией К К, пропадали зря, также и ночи, когда собиралась группа, хотя сейчас, когда умерла Хаш, Леопард приходил не всегда, и когда он не приходил, Чип оставался в музее прибирать, а потом еще сидел и работал.

Через три недели он мог бегло читать на Frаncаis, только время от времени попадались непонятные слова. Он нашел несколько книг на Frаncаis. Он прочел одну из них, заглавие которой в переводе значило «Убийства пурпурного серпа» и другую, «Пигмеи экваториальных лесов», и еще одну «Отец Горио».

Он дождался ночи, когда Леопард не пришел и рассказал им обо всем. Кинг сделал такое лицо, будто услышал плохие новости. Глаза его мерили Чипа с головы до ног, а лицо стало вдруг неподвижным и напряженным, постарело и помрачнело. Лайлак отреагировала так, как будто ей сделали подарок, который она давно с нетерпением ждала. «Ты читал книги на нем?» – воскликнула она. Ее глаза расширились ч сияли, губы были разомкнуты. Но реакция остальных не дала Чипу того удовлетворения, на которое он надеялся. Ему было тяжело от того, что он теперь узнал.

– Три книги, – ответил он Лайлак, – и наполовину прочел четвертую.

– Это восхитительно, Чип! – воскликнула Снежинка, – почему ты держал это в секрете? А Спэрроу сказала:

– Я не думала, что это возможно.

– Поздравляю, Чип, – сказал Кинг, вынимая трубку изо рта, – это достижение, даже с помощью эссе. Ты в самом деле поставил меня на место, – он посмотрел на свою трубку, стараясь держать ее абсолютно ровно. – Что ты успел выяснить?

– спросил он. – Что-нибудь интересное?

Чип посмотрел на него.

– Да, – сказал он, – многое из того, чему нас учат – правда.

Были преступления и насилие, глупость и голод. На каждой двери был замок. Флаги и границы территорий были важны в жизни. Дети ждали, когда умрут их родители, чтобы унаследовать деньги. Труд и материалы разбазаривались просто фантастически. – Чип посмотрел на Лайлак и ободряюще ей улыбнулся, ее так долго ожидаемый подарок разваливался. – Но кроме всего этого, – сказал он, – члены, похоже, чувствовали себя сильнее и счастливее, чем мы. Ездили, куда хотели, делали, что хотели, «зарабатывали» вещи, «владели» вещами, выбирали, все время выбирали – это как-то делало их более, чем члены сейчас. Кинг потянулся за табаком.

– Ну что ж, это как раз то, что ты и собирался найти, правда? – сказал он.

– Да, правда, – ответил Чип, – но есть еще кое-что.

– Что же? – спросила Снежинка. Глядя на Кинга, Чип произнес:

– Хаш могла бы не умереть.

Кинг удивленно посмотрел на него, все остальные тоже.

– О чем ты говоришь? – спросил Кинг, его пальцы перестали набивать трубку.

– Ты не знаешь? – спросил его Чип.

– Нет, – сказал он, – я не понимаю.

– Что ты хочешь сказать? – спросила Лайлак.

– Ты не знаешь, Кинг? – спросил Чип.

– Нет, – сказал Кинг. – Что за… У меня нет ни малейшего представления о том, на что ты намекаешь. Как до-Объединенческие книги могли тебе сказать что-то о Хаш? И почему я должен это знать, если они и могли тебе что-то сказать?

– Жить до шестидесяти двух лет, – сказал Чип, – это не чудо, которому мы обязаны химии, генетике и унипирогам.

Пигмеи экваториальных лесов, чья жизнь была трудной даже по до-Объединенческим стандартам, жили до пятидесяти пяти и шестидесяти. Член по имени Горио жил до семидесяти трех, и никто не думал, что он какой-то необычный, а это было в начале девятнадцатого века. Члены жили до восьмидесяти лет, даже до девяноста и больше!

– Это невозможно, – сказал Кинг, – тело столько не продержится: сердце, легкие…

– Книга, которую я сейчас читаю, – сказал Чип, – про членов, которые жили в 1991 году. У одного из них было искусственное сердце. Он дал деньги врачам, и они заменили его сердце искусственным.

– Что за… – сказал Кинг. – Ты уверен, что ты действительно понимаешь этот Франдаиз?

– Франк а и с, – сказал Чип. – Да, совершенно уверен. Шестьдесят два – это не долгая жизнь, это относительно короткая жизнь.

– Но тогда, когда мы умираем, – сказала Спэрроу, – почем уже, если это не тогда… когда нам надо умереть?

– Мы не умираем… – сказала Лайлак и перевела взгляд с Чипа на Кинга.

– Правильно, – сказал Чип, – нас заставляют умереть. Уни заставляет. Он запрограммирован на эффективность, на эффективность во-первых, во-вторых и в последних. Он проанализировал всю информацию в своих блоках памяти – это не те милые розовые игрушки, которые вы видели, если были на экскурсии, это – уродливые стальные монстры – и решил, что шестьдесят два – оптимальный возраст для смерти, лучше, чем шестьдесят один или шестьдесят три, и лучше, чем возиться с искусственными сердцами. Если шестьдесят два – не новое достижение в долгожительстве, которому мы должны радоваться – а я знаю, что это не так, – тогда это единственный ответ. Замена нам уже готова, и ждет, и вот мы уходим, на несколько месяцев раньше или позже, так что все не кажется так уж подозрительно аккуратным. На тот случай, если кто-нибудь настолько болен, что вообще может испытывать чувство подозрения.