Александр Житинский - Голоса

И сразу в нем возник страх, проникая в стучащее бешено сердце и смешивая мысли. Митя поднял лицо к небу, которое быстро бежало неизвестно в какую сторону. Все направления леса были равноправны перед ним, но ни единого звука, кроме шороха капель, не раздавалось.

Митя понял, что потерял детей и сам заблудился, причем заблудился как-то быстро, на ровном месте. Лес сразу представился ему не имеющим конца ни в одной из сторон — нечто вроде односторонней поверхности, перед которой он всегда испытывал трепет.

Односторонняя поверхность — это очень замечательная вещь. Ее легко наблюдать, но понять трудно. Чтобы хотя бы приблизительно представить, какое видение пронеслось в Митиной голове в эту минуту страха и безволия, можно проделать следующий опыт. Взяв длинную полоску бумаги, нужно свернуть ее в кольцо, а затем, повернув один конец полоски на половину оборота, склеить его с другим. Получится лента Мебиуса, то есть одна из разновидностей односторонней поверхности. Только что перед этим полоска имела вполне определенные две стороны и попасть с одной стороны на другую было невозможно, не переступив через край, но вот одно движение пальцев превратило две стороны в одну, и теперь можно спокойно путешествовать по ленте до бесконечности, плавно переходя с одной стороны на другую, а вернее, бесконечно обходя одну и ту же сторону.

То, что было в Митином сознании разделенным на «лес» и «не лес» и имело как бы две стороны, вдруг превратилось в один сплошной лес, простиравшийся до бесконечности. С волос на Митино лицо стекали струйки дождя, и он поминутно утирал глаза влажным рукавом плаща. Было похоже со стороны, будто он плачет, — но с какой стороны? Другой стороны больше не было.

Теперь он мечтал найти ту поленницу, которую так великодушно узнал полчаса назад. Он выбрал направление и зашагал по мягкому мху, гасившему звуки. Не прошло и двух минут, как он вышел на дорогу, но узнать ее теперь не решался. Через каждые три шага он прикладывал ладони ко рту рупором и выкрикивал имена детей. От крика Митя охрип и устал. Лес, который сразу стал ему ненавистен, потому что не узнал и обманул его, расступался перед ним безмолвно и предупредительно, а Митя шел и шел сквозь толпу глухонемых деревьев, постепенно приходя в отчаянье.

За поворотом дороги он увидел маленькую фигурку в сером длинном пиджаке и мокрой кепке. Фигурка ковыляла, помогая себе палкой, навстречу ему. Окрыленный, Митя бегом бросился к ней и узнал деда Василия, Люськиного отца, у которого они жили в прошлый приезд.

— Василий Петрович! — закричал Митя, подбегая.

Дед остановился и взглянул на него снизу вверх. Маленькое и хитрое лицо деда Василия слегка дергалось, а глазки мигали. Они были бесцветны, да и сам дед был серенький, бесцветный, какой-то стертый и словно заспанный.

— Не признаю, стар стал… — сказал он дребезжащим тенором.

— Митя я, Богинов, мы у вас жили, — скороговоркой произнес Митя.

— Нет, не признаю, — сказал дед и сдвинулся с места.

— Вы детей не встречали? Девочку и мальчика? — умоляюще спросил Митя, махнув рукой на воспоминания.

— Не слышу ничего, стар стал… — бормотал дед.

— В какой стороне Коржино? — прокричал Митя ему в ухо.

Вместо ответа старик свернул с дороги в лес и быстрыми шажками стал удаляться. Митя попытался было его догнать, но дед Василий обернулся и погрозил ему палкой. После чего старик скрылся в лесу.

Как ни странно, встреча с дедом успокоила Митю. Он побрел далее по дороге и скоро вышел к той самой развилке, где стояла поленница. На поленнице сидели Катя и Малыш. Между ними на березовых кругляшах были разложены кучки грибов. Дети не заметили Митю, поскольку занимались счетом.

Митя подошел к поленнице и взглянул на грибы.

— Ну, как успехи? — спросил он вяло, чувствуя, что ноги его не слушаются. Потом он сел на пенек, вынул из кармана плаща пачку сигарет и убедился, что они от дождя превратились в кашу. Митя механическим движением выбросил пачку и повторил вопрос.

— Сейчас, папочка, я считаю, — ответила Катя. Подсчитав грибы, она объявила: — Что я говорила? Семнадцать—пятнадцать в мою пользу!

— Я выиграл! — упрямо сказал Малыш, потому что считал плохо, но уверенность в своих силах имел огромную.

— Ну вообще! — сказала Катя. — Папа, он ничего не понимает!

— Где вы были? — устало спросил Митя.

— Здесь, — коротко ответила Катя и удивленно посмотрела на отца.

— А я там был! — махнул рукой Малыш. — Там он рос, а я его ка-ак найду!

Он поднял самый толстый гриб и взмахнул им над головой. Сразу возник спор, потому что Катя считала, что гриб ее. Тут же выяснилось, что ходили они порознь и не перекликались. Им это было ни к чему.

— А вы заблудиться не боялись? — так же вяло продолжал допрос Митя.

— Плутать-то тут негде! — повторила Катя Витькины слова. При этом она дернула плечиком.

— Понятно, — улыбнулся Митя. — Ну, пошли домой.

Отношения с лесом были временно прерваны. Митя вновь надеялся только на себя, а потому вывел детей к деревне прямым путем без лишних волнений.

Через час они уже сидели перед печкой, обильно увешанной их мокрой одеждой, смотрели на огонь и чистили грибы.

— Ты знаешь, я деда в лесу встретил, — сказал Митя жене.

— Какого деда? — не поняла Аня.

— Василия Петровича… Ну Люськиного отца, — сказал Митя и увидел, что жена смотрит на него округлившимися глазами.

— Да ты что! — наконец сказала она.

— А что? В кепке, с палочкой… Еще очень бодрый старикашка. Не слышит только ничего, — усмехаясь, проговорил Митя.

— Митя, он же умер. Мне Люся писала еще год назад… — испуганно сказала Аня. — Ты, наверное, обознался.

— Не знаю… — сказал Митя.

Потом он отложил нож и долго смотрел на угли в печи. В их изломах, в глубоких и причудливых раскаленных трещинах, из которых вырывался жар, ему виделись какие-то морщинистые лица и звериные страшные глаза, полыхавшие недобрым огнем, слышались в потрескивании и шорохе углей невнятные голоса, и все это чудесным образом переходило в знакомую ему науку, в химические реакции и прочие вещи, которые он знал досконально. Но та, другая картина, открывшаяся в глубоком зеве печи, мешала ему. Она таила в себе что-то такое, о чем Мите только предстояло медленно и глубоко догадываться.

Странный человек Митя Богинов! В то время как другие, уехав на природу, вырвавшись на волю, стараются забыть о скучных служебных делах, освободить голову и дать ей возможность легкомысленно отвлечься, Митя с вожделением мечтает о работе. И на этот раз он связывал поездку в деревню с какими-то еще довольно туманными идеями, а главное, с желанием «найти путь». Найти путь нужно было непременно, потому что годы шли, а желаемые результаты никак не появлялись. Митя испытывал предчувствие перемен и острую потребность работать. Он присмотрел в избе рабочее место, тут же названное им «светелкой», хотя там было темновато. Светелка выходила дверью в сени, а с горницей не сообщалась. Там стояла огромная железная кровать с продавленным матрацем, занимавшая половину светелки. Рядом с кроватью находился круглый стол, а чуть дальше, у стены, старый буфет, набитый внизу мешками с крупой и макаронами, а вверху — разными железками, проволокой, гвоздями, ржавыми инструментами, оплывшими свечками, пробками, батарейками, фонарями, пуговицами, веревками, старыми подметками — в общем, всяким барахлом, необходимым в хозяйстве. Видимо, в доме Анатолия Ивановича ничего не выбрасывалось.