Александр Житинский - Прах

Пришлось сочинить краткую биографию и Джонатану Ароновичу Шерману, попутно объяснив, почему братья придерживались разных транскрипций. Сейлинг, видите ли, по просьбе своей жены стал протестантом и решил деформировать иудейскую фамилию.

Храпатый, заглядывая через плечо, с нескрываемым недоверием следил за мифотворческой деятельностью Кузина. Когда тот закончил, полковник сложил оба листка и отправил в папку.

– Ну, и что теперь будет?.. – упавшим голосом поинтересовался Павел Сергеевич.

– Там разберутся, – значительно произнес Храпатый.

Через пару дней Кузина вызвали в отдел кадров, где предложили заново переписать форму № 3, дополнив ее новыми биографическими подробностями. То же пришлось проделать в своем музее и Алле Вениаминовне, после чего супруги стали ждать последствий. Целая семья несуществующих Сейлингов-Шерманов, внезапно поселившаяся в их безукоризненных дотоле анкетах, чрезвычайно портила настроение. Алла Вениаминовна плакала по вечерам, вспоминала покойного отца и говорила, что он не простил бы зятю такого надругательства над фамилией. Между тем все эти события ни на сантиметр не подвинули дело захоронения праха. Он по-прежнему покоился в нижнем ящике письменного стола, пока не случилась истерика с женою Кузина.

Повод был пренеприятпейший. Вечером зазвонил телефон, и молодой мужской голос поинтересовался у Аллы Вениаминовны, не припомнит ли она название и номер английской газеты, в которой увидела объявление нотариальной конторы «Шерман и Сын».

Алла Вениаминовна чуть не свалилась в обморок, но трубку перехватил Кузин и, задыхаясь от ненависти к себе и к неизвестному молодому человеку, прокричал:

– «Обсервер»! Газета называлась «Обсервер»! Числа не помним!

Алла Вениаминовна забилась в рыданиях, в ход пошли транквилизаторы, а на следующее утро Павел Сергеевич отвез пакет с прахом в Солнечное, на дачу, которую вот уже пять лет снимал у Дачного треста – стандартный двухкомнатный коттеджик с верандой, печкой и маленькой кухонькой. Алла Вениаминовна сказала, что присутствие праха в квартире угнетает ее.

В Солнечном было безлюдно. Мороз сковал дорогу, Павел Сергеевич поминутно скользил, чертыхаясь. Изредка попадались навстречу рыбаки в полной зимней амуниции, со спиралеобразными ледобурами. Павел Сергеевич свернул с дороги и пошел кратчайшим путем через лес, по схваченной морозом траве, которая с легким шуршанием ломалась под ногами.

Он прошел мимо маленького песчаного карьера, из которого жители окрестных дач добывали песок для приготовления раствора, когда занимались постройкой гаражей. Внезапно предательская мысль посетила его: разыскать сейчас в сарае лопату, вернуться сюда и похоронить этого Сейлинга-Шермана прямо в карьере – и мир его праху! Павел Сергеевич воровато оглянулся. Никого вокруг не было, лишь вороны летали над голыми ветками деревьев. Он уже почти переломил себя, но вдруг понял: поздно! Избавиться от праха не составляло труда, пятно в анкете было несмываемо.

Павел Сергеевич добрел до холодной дачи и зажег все газовые конфорки, чтобы хоть чуть-чуть согреть воздух. Он сунул пакет на полку с дачными книгами – детективами и фантастикой, потом порылся в кладовке и обнаружил початую бутылку водки. Павел Сергеевич налил полстакана, хлопнул без закуски и присел на краешек табуретки в ожидании согрева. Через несколько минут водка разлилась в организме, приведя Павла Сергеевича в состояние умиротворенной печали. Он с жалостью вспомнил о своем новом родственнике Иеремии Сейлинге и подумал, что ни за какие пироги не отправил бы свой прах в чужую страну, пускай на это имелись бы серьезнейшие идеологические основания. «Что он знает о родине великого Ленина?» – с неожиданным озлоблением подумал Павел Сергеевич, метнув ненавидящий взгляд на алюминиевый пакет. Он налил еще полстакана и выпил, поминая незадачливого родственника.

Последующие две недели прошли в непрерывном ожидании каких-то кар: вызовов в партком, персонального дела, повестки из КГБ или даже ареста. Мерещились просторные кабинеты, уставленные письменными столами, за которыми молодые ловкие сотрудники в нарукавниках перелистывают подшивки газеты «Обсервер». Павел Сергеевич совершенно потерял покой и наконец решился на превентивный ход.

Он сам отправился в райком, чтобы использовать последний имеющийся у него козырь, а именно, «родину великого Ленина». Его принял инструктор идеологического отдела Богатиков – молодой человек с послушным и бесцветным лицом бывшего комсомольского работника.

Стараясь сохранять спокойствие, Павел Сергеевич изложил ему суть дела, напирая на важное идеологическое обстоятельство: последнюю волю английского коммуниста, желавшего покоиться в земле основателя первого в мире социалистического государства. По лицу Богатикова он понял, что инструктор впервые слышит о Сейлинге-Шермане. Тем не менее сообщение Кузина его взволновало, в середине разговора Богатиков покинул кабинет, прихватив с собою листок, на котором были записаны анкетные данные покойного, и отсутствовал минут сорок. Вероятно, за это время он вполне овладел вопросом, потому что стал беседовать далее с Кузиным в покровительственном и несколько раздраженном тоне, как с человеком, допустившим серьезную оплошность.

– Неустановленная личность, – сказал он, – Нужны документы.

– Какие? – покорно спросил Кузин.

– Свидетельство о смерти. Партбилет.

– Но давайте исходить из здравого смысла! – воскликнул Кузин горячась. – Есть прах. Пепел, так сказать. Какое еще нужно свидетельство?

– Пепел, оно конечно… – засомневался Богатиков, и вдруг его унылое лицо озарилось какой-то запредельной решимостью. – Хорошо! Пепел беру на себя. Факт наличия смерти установим медициной по пеплу. А партбилет?.. Мы его похороним как коммуниста, а вдруг он не коммунист?

Кузин задумался. Богатиков тоже. С минуту они смотрели друг на друга, изобретая выход для английского коммуниста.

– Партбилет остался в семье. Он дорог как память, – осторожно проговорил Кузин.

– Может быть, ручательство? – предложил Богатиков.

– Я могу поручиться как член партии, – предложил Павел Сергеевич.

– Нужно два ручательства.

Павел Сергеевич сник. Где же взять второе ручательство? Даже Алла Вениаминовна не поможет, поскольку беспартийная.

– Ищите поручителя, – сказал Богатиков, поднимаясь с места и протягивая руку Павлу Сергеевичу.

Кузин мучительно принялся подбирать кандидатуру, понимая, что обрекать даже близких друзей на столь опасное предприятие – бесчеловечно. Неожиданно выручил Храпатый. Встретив Павла Сергеевича в служебном коридоре, он поинтересовался, как идут дела с захоронением Сейлинга-Шермана. Кузин пожаловался на заковыку, и Храпатый не задумываясь предложил в поручители себя.