Александр Житинский - Записки младшего научного сотрудника (сборник)

Лисоцкий молчал. И трясся. Наконец ему удалось свободной рукой показать на табличку. Там был нарисован череп с косточками.

– Наверное, он под напряжением, – догадался Гена. – В таких случаях, говорят, нужно действовать быстро.

– А как именно нужно действовать, ты не помнишь? – спросил Саша Рыбаков. Саша у нас кандидат наук, он всегда бьет в самую точку.

– Давайте рассуждать логически, – сказал Гена. – Поскольку напряжение производит неприятные физиологические действия в организме…

– Не напряжение, а ток, – поправил Рыбаков.

– Давайте короче, – предложил я. – Человек устал стоять под напряжением.

– Под током, – сказал Рыбаков.

Лисоцкий посмотрел на Сашу благодарными глазами. Видимо, он тоже считал, что стоит под током, а не под напряжением.

– Нужно оттащить его за волосы! – сказал Гена. – Волосы не проводят электричества.

Это показалось правильным, но у Лисоцкого не было волос. Практически не было. А те, что были, не годились для нашей цели.

– Человек умственного труда рано лысеет, – скорбно констатировал Рыбаков.

И тут Лисоцкий рухнул на пол, разорвав падением электрическую цепь. Все облегченно вздохнули.

– Не дотрагивайтесь до него! – закричал Рыбаков. – Он сейчас весь наэлектризован.

– Что же, он так и будет здесь лежать? – спросил я.

– Нужно закопать его в землю, – сказал Саша. – На время, конечно. Чтобы из него вышло электричество, – добавил он, заметив ужас в глазах студенток.

Осторожно, чтобы не разрядить, мы вынесли Лисоцкого на носилках во двор и стали закапывать. Как всегда, собрался народ. Стали давать советы. Конечно, ничего путного. Советовали, например, вызвать «Скорую». Да пока она приедет, человек совсем загнется!

Лисоцкий был большим человеком, и электричество выходило из него медленно. Во всяком случае, он не подавал признаков жизни. Тогда мы его откопали и понесли наверх. Нам уже порядком надоело с ним возиться, а он все не оживал. Наверное, в него вошло много току. Кто-то предложил делать искусственное дыхание. Лисоцкого положили на стол и начали давить ему на грудь четырьмя руками. А студентки вызвали «Скорую».

– Ну ладно… Хватит, – слабым голосом сказал Лисоцкий. – Учебная тревога. На сегодня достаточно. Аттестацию придется повторить.

Оказывается, он притворялся для проверки. Вот артист!

А «Скорая помощь» его все-таки увезла. Здорово мы его намяли.

Как-то раз шеф пришел в лабораторию грустный. Ходил между приборами и хлопал себя по животу. А живот у него к тому времени достиг внушительных размеров.

– Вот, Петя, – говорит, – к чему приводит сидячий образ жизни. Сердце стало пошаливать.

И тут я ему брякнул насчет бега. Это называется «бегом от инфаркта». Шеф заинтересованно прочитал «Советский спорт» и на следующий день достал какую-то брошюру. Если бы я знал, чем это дело кончится, посоветовал бы ему гомеопатические шарики. Они безопаснее.

Словом, шеф начал бегать. Сначала у себя вокруг дома, а потом и на работе. Бежит по коридору, согнув руки в локтях, с серьезным выражением лица. От инфаркта он убежал месяца за три. А потом стал бегать просто так. Втянулся.

Постепенно все наши сотрудники вошли в хорошую форму. Пробежишься с шефом остановок пять трамвайных, обсуждая на бегу план отчета по теме, и чувствуешь себя человеком. Скоро шефу стало тесно в городе. Он по воскресеньям стал бегать в Зеленогорск и обратно.

Перед отпуском, как всегда, навалилось много работы. Мы с шефом закончили один эксперимент и хотели писать статью. Но тут выяснилось, что у него в субботу начинается пробег.

– Приходите завтра на Дворцовую площадь, – сказал шеф. – Мы там за полчасика все обсудим, а потом я побегу.

Что-то меня задержало, и я приехал на площадь в тот момент, когда судья выстрелил из пистолета и все рванули со старта. Я успел увидеть, как шеф с номером на спине скрывается под аркой Главного штаба. Пришлось бежать за ним. На Исаакиевской площади я его догнал, и мы начали обсуждение статьи.

Вокруг бежала большая толпа солидных людей. Я там выделялся своей молодостью. Вокруг нас с шефом стали концентрироваться физики: три профессора и один член-корреспондент. Они тоже захотели принять участие в дискуссии. Получился небольшой симпозиум.

– Виктор Игнатьевич, а куда пробег? – осторожно поинтересовался я.

– Собственно, мы бежим в Харьков, – сказал шеф. – Но сегодня только до Луги.

И все профессора согласно закивали. Да, мол, только до Луги, чтобы не переутомляться.

– А как там, в Луге, с медицинским обслуживанием? – спросил я.

– Дышите, Петя, дышите, – посоветовал шеф, хотя я и не думал прекращать дышать. Я только этим и занимался.

К Гатчине мы закончили обсуждение экспериментальной части статьи. То есть они закончили. Мне уже было все равно. Я бежал только на самолюбии и из чувства уважения к шефу.

На восемьдесят пятом километре пришло второе дыхание. Вообще оно могло бы прийти и пораньше. Теперь оно мне было как-то ни к чему. Шеф не мог бросить меня среди полей, но и остановиться он тоже не мог. Это сорвало бы пробег. Пришлось бы бежать сначала.

Мы ворвались в Лугу вечером. На вокзальной площади меня поймали и успокоили. Говорят, я порывался бежать почему-то в Монтевидео. Но об этом я узнал уже утром от санитаров. Шеф к этому времени пробегал Псков. Он мне оставил записку: «Петя! Когда будете бежать обратно, подумайте о первой главе диссертации. Дышите только носом!»

Я бежал, дышал носом и думал о первой главе. За сто тридцать километров многое можно передумать. Я понял, почему у шефа так много идей. Если бы я добежал с ним до Харькова, моя диссертация была бы готова. Ее осталось бы только записать.

Это была бы по мне хорошая память.

Я решил сделать жене приятное. Сумма, которой я располагал, была не очень значительна, но все же. Я мог сделать жене приятное на три рубля. Если бы я делал приятное на три рубля себе, то все было бы понятно. Я хочу сказать, что не возникало бы вопросов, как их употребить. Но в данном случае многое было неясно. Я подумал и зашел в магазин, где не было винного отдела. Проявил силу воли. Я зашел в магазин «Рыба».

Там была очередь к мутному зеленому аквариуму, на дне которого лежали темные рыбы.

– Сом! – сказала женщина впереди. – Царская рыба!

Позже я узнал, что царская рыба – это форель. Она перевелась вместе с царями.

Подошла моя очередь. Продавщица выловила указанного мною сома и с ожесточением хлопнула его палкой по голове. Звук был такой, будто выстрелила пушка на Петропавловке.

– Будет знать! – ласково сказала продавщица.

Через минуту я выходил из магазина с увесистой рыбиной, завернутой в газету. В городе был час пик. Из проносящихся автобусов торчали женские сумочки, ботинки и другие части туалета. Газета под мышкой намокла и прилипла к сому. Радужное настроение улетучивалось с каждой минутой.