Владимир Михайлов - Вариант «И»

Сам Мир Али ас-Сабур до самого предела своей недолгой, увы, земной жизни (вероятно, все-таки сказалась гемофилия) не исполнял при дворе никаких конкретных обязанностей, не отправлял должностей, а был просто близким к трону вельможей и содержался за счет шахской казны – что на Востоке вовсе не редкость. Скончался он в 1940 году, погребен был уже исключительно по мусульманскому обряду, место же его упокоения до сей поры остается неизвестным; возможно, меры секретности были приняты непосредственно перед вводом в Иран советских войск. После его кончины Мир Микал, как о том свидетельствуют все те же записки высокоученого мирзы, продолжал жить и воспитываться при дворе, говорил на фарси, как перс, по-арабски – чисто, без провинциального акцента; говорил ли он по-русски? Говорил, поскольку русский оставался языком его общения с отцом и еще здравствовавшими соучастниками побега от большевиков. Относительно чистоты его произношения никакими сведениями мы не располагаем.

Между тем на планете совершались грандиозные события. Уже шла Вторая мировая война, и Персия – теперь уже Иран – становилась местом все более неуютным. Новый шахиншах, весьма симпатизировавший юному Микалу абд-ар-Рахману, посоветовал ему избрать военную стезю. В армии шахиншаха Микал служил в офицерском чине с 1938 по 1944 год. В этом году обстановка круто изменилась к худшему: Иран стал объектом не только пристальных интересов Великобритании и большевистской России (это было и раньше), но и конкретных действий. Тегеран был наводнен шпионами и тех, и других. В этом, безусловно, таилась смертельная опасность для Мир Микала – в случае, если русская разведка обладала даже не знаниями, но хоть подозрениями относительно подлинной судьбы цесаревича. Стало ясно, что оставаться в Иране ему нельзя. Назревала оккупация страны. И в начале 1944 года молодой иранский офицер и законный наследник российского престола покинул арк и вообще Тегеран. Ничто не указывает на какое-либо охлаждение между ним и Царем Царей, какое могло бы послужить причиной его скоропалительного отъезда; напротив, знаком продолжавшегося благорасположения иранского властелина к русскому наследнику может послужить хотя бы то обстоятельство, что незадолго до отъезда Мир Микал женился, как и его отец, на одной из иранских принцесс крови, и сделано это было по настоятельной просьбе самого шахиншаха, понимавшего, что может возникнуть ситуация, в которой происхождение и уровень знатности жены сможет сыграть едва ли не решающую роль в признании – или непризнании – прав престолонаследника. Если же оставить все это на усмотрение самого молодого человека, то – как прекрасно понимал шах – молодая кровь может толкнуть юношу на поступки, о которых потом придется пожалеть. Кроме того, сам факт родства или, точнее, свойства с падишахом уже мог послужить Мир Микалу надежным щитом – во всяком случае, пока он пребывал на землях ислама.

Итак, что касается отъезда, то похоже, что он произошел с обоюдного согласия. Путь, правда, был не столь далеким: Мир Микал с супругой и полагавшейся ему свитой (такой же молодой и воинственной, как и сам наследник) отъехали к Афганскому двору. В те времена еще казалось, что и в Иране, и в Афганистане монархии пребудут если и не вечно, то, во всяком случае, еще очень долго; лишнее доказательство того, что ум человеческий слаб по сравнению с волей Аллаха. В Афганистане Мир Микал был принят при дворе, хотя и не пользовался такими преимуществами, какие были у него в Тегеране. Но и сам Кабульский двор не сравнить было с персидским. Однако наследника это обстоятельство, похоже, не очень огорчало; он вызвался служить вблизи границы с советской Россией, где даже в те годы не было по-настоящему спокойно. Не исключено его личное участие в нескольких акциях, связанных с набегами через границу – хотя пик басмаческого движения, безусловно, относился к тридцатым, а не сороковым годам. Поскольку историография при афганском королевском дворе не пользовалась таким почетом, как в Тегеранском арке, дальнейшие сведения о жизни Мир Микала достаточно обрывочны. Тот факт, что к его имени впоследствии стали присоединять слово «саййид», указывает, похоже, на то, что он, самое малое, возглавлял достаточно крупное воинское образование. Предполагается, что он не раз вторгался на территорию Таджикистана; это становится легко объяснимым, если вспомнить о том, что в Таджикистане говорят со времен Саманидов почти на том же языке, что и в Иране. Известно также, что Мир Микал Саййид, как и его отец, сохранял верность единобрачию (что можно объяснить и прихотливостью судьбы профессионального воина), что у него родились две дочери, и лишь после них – только в 1955 году – долгожданный сын и наследник, Али абд-Аллах Ирани.

Проследить за судьбой представителя третьего послереволюционного поколения царствующего дома значительно легче, чем его отца. Трудно, конечно, сказать, кому именно принадлежала сама идея, но факт остается фактом: уже примерно в шестнадцатилетнем возрасте человек, именуемый Абдулло Саидовым, появляется в Таджикистане, а именно – в местечке Ишкашим. Он является беженцем из Афганистана, называет себя таджиком; темноволос, что же касается черт лица, то таджики не принадлежат к тюркам или монголоидам, они, как и иранцы, обладают в общем европейской внешностью, хотя скорее южноевропейской. В Ишкашиме, по легенде, живут его родственники – пусть и не очень близкие, однако на Востоке иные представления о родстве, чем у нас.

В Таджикистане юноша работал в колхозе, был чабаном; года через два перебрался в район Пенджикента, где тоже нашлись какие-то близкие – во всяком случае, так это объяснялось властям. Возможно, был формально кем-то даже усыновлен; по рассказам тогдашних свидетелей – чуть ли не раисом тамошнего колхоза, человеком влиятельным, из рода, задававшего в тех местах тон. Однако работал вместе со всеми, не пользовался никакими преимуществами; одновременно учился в школе, где выделялся блестящими успехами – хотя сейчас трудно уже установить, насколько рассказы обо всем этом соответствуют истине. Фактом является то, что (и это установлено уже совершенно документально), окончив школу с золотой медалью и обладая необходимым трудовым стажем, он в 1975 году был принят в Московский Институт международных отношений и в 1980-м успешно его окончил, причем не переводчиком или экономистом, а дипломатом, и как человек, обладающий несомненным пролетарским происхождением, был направлен на работу в Советское посольство в Турции – третьим секретарем. Тут сыграло роль, наверное, знание им языков Среднего Востока – хотя как раз турецким он владел далеко не в такой степени, как фарси или арабским. Там Абдул Саидович – или, если называть его настоящим именем, Александр Михайлович, великий князь и престолонаследник – прослужил четыре года, а затем совершенно вроде бы неожиданно был переброшен, как тогда любили говорить, в посольство во Франции – на ту же должность. Не исключено, что он имел там отношение к анализу франко-исламских отношений, прежде всего к алжирскому пакету проблем, поскольку движение ортодоксальных и крайне воинственных мусульман тогда уже представлялось в Европе достаточно серьезным деструктивным фактором. Можно предположить, что он как-то соприкасался и с темой исламского терроризма – следовательно, находился в определенных отношениях с разведкой, хотя, насколько известно, в кадрах ее не состоял – во всяком случае, прямых доказательств тому нет.