Константин Утолин - Война Инь

— Ты что, не слышал? — она немного оживилась. — Говорят, даже в газете какой-то писали, что захватили одного из пришельцев и все у него выпытали.

— Не говори глупостей! Что, провели допрос с пристрастием и он им все рассказал? — раздраженно спросил муж. — Чушь!

— Можешь, конечно, не верить, но передали, что зомбирование свое они будут проводить при помощи газов. И если затаиться в подвале и в момент выброса надеть противогаз, то можно этого избежать, — уверенно ответила жена, процитировав услышанное по телевизору.

— Дорогая, ну посуди сама, — он знал, что ничего ей не докажет, но все же попытался, — они в два счета захватили военные базы, которые охранял отнюдь не дядя Вася с ружьем, а отборные войска. И после этого ты всерьез думаешь, что тебя спасет какое-то залежавшееся на военных складах изделие, которым и детей-то вряд ли испугаешь?

— Не знаю, может, и не спасет, но я все равно купила. Ведь нет дыма без огня, и что-то в этой истории может быть правдой, — сказала жена и отвернулась от мужа. Она не знала, что такое пиар и связи с общественностью, и уж тем более не могла поверить в огромную силу рекламы.

Из детской комнаты послышался крик Леньки. Родители кинулись к нему.

— Что случилось, маленький? — спросила мать, взяв его на руки.

— Мама, мне страшно, я хочу, чтоб они ушли…

— Они обязательно уйдут, — сказал, сам не зная зачем, отец — наверное, потому, что привык утешать сына с помощью обмана и по-другому уже просто не умел.

— Пап, а нельзя собраться всем миром, всем вместе — и победить их? Я даже с Сережкой помирюсь — он говорит, у него дома есть пушка. Вдруг и правда есть?..

Устами младенца, как говорится… Да только вот взрослые, увы, всегда считают себя умнее.

Очередное экстренное (кто бы мог еще несколько месяцев назад подумать, что подобное странное сочетание слов станет вполне привычным) заседание Государственной Думы России началось, как и предыдущие, с вопроса обсуждения ультиматума пришельцев. Экономический кризис, неподготовленность некоторых регионов к зиме, плохой урожай и другие злободневные вопросы остались где-то там, в прошлом, как будто и не было их. Головы у «слуг народа» пухли только из-за одного, тем более что данную ситуацию можно было использовать в своих амбициозных целях. Такое уж это дело — политика. А цели у всех разные, поэтому в зале было шумно, точнее, стоял такой гвалт, будто депутаты находились на одесском Привозе.

— Попрошу тишины, — попытался успокоить зал председатель.

Зал, конечно, не угомонился, но он продолжил:

— Первым сегодня будет выступать господин Свинарев. Прошу вас, Степан Иванович.

Свинарев медленно встал со своего кресла и направился на «лобное место». Шел он, глубоко погруженный в свои невеселые думы. От вчерашней уверенности не осталось и следа, и речь, написанная им с помощью пресс-секретаря, уже не казалась такой убедительной, как накануне ночью. Но выступать было надо — ведь именно от этой речи зависело многое, включая и такую «малость», как продолжение столь хорошо и, казалось бы, безоблачно начатой политической карьеры.

— Уважаемый председатель, уважаемые коллеги! Надеюсь, что у вас хватит терпения дослушать мое выступление до конца, поскольку то, с чем мы столкнулись на данный момент, как ни странно, закономерно. Можно даже сказать, что человечество давно уже к этому шло. Если на миг забыть об ультиматуме и так называемых пришельцах, агрессивность, которую мы, я не побоюсь этого слова, мы все накопили за мировую историю, вышла нам боком. И с этим надо что-то делать. Более чем вероятно, что агрессивность, которая сегодня, как злое наследие, сидит в крови у нас, людей, является результатом внутривидового отбора, влиявшего на наших предков десятки тысяч лет на протяжении всего палеолита. Использование инструментов вывело человека из мастерской естественного отбора, если можно так сказать, в значительной степени недоделанным. Мы унаследовали от пращуров многие худшие инстинкты, которые не только не полезны, а прямо вредны для развития общества разумных существ. После того как человек справился с хищниками, движущим фактором отбора почти исключительно стала война.

Если бесстрастно посмотреть на то, каков человек сегодня — в руках водородная бомба, подарок его собственного разума, а в душе инстинкт агрессивности, наследие человекообразных предков, с которым его рассудок не может совладать, — трудно предсказать ему долгую жизнь. Как раз знание того, что агрессивность является подлинным инстинктом — первичным, направленным на сохранение вида, — позволяет нам понять, насколько она опасна. Главная опасность инстинкта состоит в его спонтанности. Если бы он был лишь реакцией на определенные внешние условия, что предполагают многие социологи и психологи, то положение человечества не являлось бы столь опасным, как в действительности. Тогда можно было бы основательно изучить и исключить факторы, порождающие эту реакцию. Агрессивность же древняя, родовая, если можно так сказать, накопившаяся в нас с течением веков, переполнила чашу терпения, и с этой точки зрения совсем не кажется странным появление пришельцев, которые якобы, я подчеркиваю: якобы пришли подарить нам разумный мир, лишенный этого наследия палеолита.

Зал неодобрительно зароптал, с мест послышалось: «Вон провокатора!», «Предателя к ответу!».

— Господа, прошу дослушать меня до конца, — повысил голос Степан Иванович. — Я еще не сказал ничего такого, что могло бы расцениваться как предательство. Прошу вас только задуматься над тем, что может быть, а чего быть не может. Ведь в любой ситуации есть положительные и отрицательные стороны. Возьмем, к примеру, обычную вакцинацию детей. Когда мама ведет ребенка на прививку, он боится уколов и думает, что ему хотят причинить боль — и все. Он не понимает пользы, которую несет в себе прививка, способная в будущем защитить его от смертельных порой вирусов. А представим, что сердобольная мамаша пойдет на поводу у своего малыша и, удрученная его хныканьем, не поведет ребенка к врачу. Через месяц-другой ребенок заболевает смертельным недугом и погибает. Ему плохо, и уже не боязнь укола, а приступы боли заставляют его страдать. Только сделать ничего нельзя. И когда ребенка не станет, кого будет винить эта мать? Его или себя? Можно, конечно, и ребенка, который не хотел идти на прививку, исходя из того, что это был его выбор, проявление его маленькой свободы.

А то, что его не стало, — что ж, такова судьба. Но как к этой горе-матери отнесется общество, не будет ли она сродни детоубийце? А если усложнить ситуацию и представить, что в будущем из этого малыша вырос бы гениальный ученый, врач, который как раз и спас бы человечество от смертельных болезней? Но нет ничего этого, потому что всего лишь не был своевременно сделан укол, о котором ребенок забыл бы уже через десять минут.