Николай Романецкий - Обречённый на любовь

К двадцати двум часам Калинов окончательно решил, что шеф забыл о нем.

Когда днем, после разговора с Расселом, он зашел к себе в кабинет, он думал, что шеф просто пошутил. Не было еще случая, чтобы Рассел сажал кого-либо из своих подчиненных под арест. Конечно, необходимость иногда появлялась — все кругом люди: бывают и нарушения, — но Рассел всячески защищал своих ребят и старался вывести их из-под удара. Поэтому Калинов и подумал о его последних словах как о шутке.

Однако, едва он зашел к себе, за спиной легонько щелкнул замок. Калинов дернул дверь и понял, что его заперли. Для интереса он набрал привычный код, но дверь не открылась: по-видимому, код уже сменили. Тогда он бросился к тейлору. Тот был мертв.

Ну и прах с вами, подумал Калинов. Надоели мне ваши веселые игры!..

Он опустил из стены тахту и разлегся, решив, что арест надолго не затянется. Но тут дверь отворилась, и в кабинет вошел Милбери.

— Рассел велел, чтобы вы сдали оружие.

— Даже так?! — Калинов сел. — Ну и ради Бога!

Милбери забрал парализатор и кобуру с пистолетом.

— Вы не обижайтесь, шеф. Ваш рассказ и вправду выглядит странным. Да и шуму получилось слишком много. Надо разобраться.

— Разбирайтесь, — равнодушно сказал Калинов, снова лег и отвернулся к стене.

Милбери виновато хмыкнул, постоял некоторое время и, ничего больше не добавив, вышел. Снова легонько щелкнул замок.

И вот разбор, похоже, затянулся. Калинов успел поспать, в девятнадцать часов поужинал — рисивер заблокировали частично, и он смог заказать по сети «Сэплай» ужин, — потом еще немного поспал. Потом пожалел, что его не посадили под настоящий домашний арест. Домой он мог бы пригласить Марину, и, если бы она пришла, они бы очень мило побеседовали. А вдруг бы она осталась ночевать!.. Тут он помотал головой: мысль была не слишком своевременная. Но от несвоевременности она не стала менее приятной.

В двадцать два часа ожил тейлор. От неожиданности Калинов вздрогнул: он уже думал, что теперь о нем вспомнят только утром. Он подошел к столу.

Звонил Рассел.

— Я от медиков.

— И что они выяснили? — вскинулся Калинов.

— Странные вещи… Твоя дамочка — все-таки человек, но это не самое удивительное. Удивительнее другое… Медицина утверждает, что выстрелы из парализатора и из пистолета были произведены по трупу. Эленор Шепард была мертва к этому моменту уже как минимум сутки.

У Калинова отвалилась челюсть.

— Это не все, — сказал Рассел. — Врачи обнаружили, что выстрелы из пистолета произведены серебряными пулями. Это верно?

— Верно. Я и в самом деле стрелял ими.

— Но как ты догадался, что они помогут?

— Я не догадывался. Просто на всякий случай… Довгошей вчера сказал, что на привидения надо ходить с другим оружием. Вот мне и пришло в голову, что серебряные пули могут оказаться тем самым оружием.

Рассел внимательно посмотрел ему в глаза:

— Ладно, я освобождаю тебя из-под ареста. Сейчас сообщу Милбери, чтобы он тебя выпустил. Оставайся на месте, нам нужно будет поговорить… Похоже, ты прав: против нас действительно работают не люди.

— А я что говорил! — воскликнул Калинов. И осекся: не стоило сейчас так сильно выражать свои эмоции.

Рассел кивнул и отключился.

Через пять минут щелкнул замок, и на пороге возник улыбающийся Милбери:

— Получен приказ, шеф, освободить вас из-под ареста.

— Я не сомневался, что так оно и будет! — сказал Калинов, и в голосе его проскользнула нотка самодовольства. — Разве я похож на убийцу?

— Однако этим арестом Рассел спас вас от массы любопытных людей, сказал Милбери, выкладывая на стол парализатор и пистолет. — Приказано также немедленно вернуть вам оружие.

Калинов ласково погладил вороненый ствол:

— Спаситель ты мой!

Он вытащил из рукоятки магазин, пересчитал патроны. Достал из ящика стола три новых и вставил в магазин.

— Как видишь, моя мысль оказалась верной… Но не можешь ли найти мне что-нибудь посерьезней? Под мою ответственность.

— Зачем? — удивился Милбери.

— Пригодится!.. Или ты думаешь, теперь они оставят меня в покое? Черта с два! Со вчерашнего вечера к Крылову у них путь только через Калинова.

Милбери задумался, потом кивнул:

— Найдем.

— Что бы я без тебя делал! — Калинов положил оружие в стол. Ночевать буду здесь: шеф еще собирался появиться. Засада в порядке?

— В порядке. Никаких признаков незванных гостей.

— Придут. Нет у них другого пути!

Милбери отправился к себе. Калинов походил по коридору, разминая мышцы, затем вернулся в кабинет и присел на тахту. Надо дожидаться Рассела. Впрочем, домой все равно не хочется. Нечего ему дома делать. Вот если бы там его ждала Марина!.. Или хотя бы Виточка…

И тут началось.

Из углов кабинета потянулись тонкие струи серого тумана. Калинову в голову пришла дикая мысль, что его хотят отравить. Впрочем, он тут же отбросил ее: мысль, действительно, была слишком дикой для того, чтобы оказаться правильной. Серые струи медленно вытянулись в центр кабинета, к светильнику, и затеяли вокруг него странный танец. В помещении потемнело. Как перед грозой.

Калинов вздохнул: ставшая привычной за последние дни чертовщина продолжалась и он был готов к чему угодно.

Светильник погас окончательно, но темнота не наступила: серый туман начал слегка светиться и мерцать. Струи собрались в облако, облако приняло форму идеального шара и неторопливо двинулось к Калинову.

Ну вот и гости, подумал он. Рановато, конечно, я не очень готов, но, может, это и к лучшему. С подготовленным человеком разговаривают иначе, чем с захваченным врасплох да еще и безоружным… Пойдем же вам навстречу!

Он лег на тахту, расслабился и стал ждать дальнейшего развития событий.

Мерцающий шар приблизился, неторопливо окутал лежащего человека, и Калинов вдруг почувствовал, как некая сила подняла его над тахтой и мягко потащила вверх, к потолку. Попробовал шевельнуться и не сумел: тело словно залили чем-то очень похожим на вязкое желе. Дышать он тоже не мог, но — к его удивлению — удушье не наступало. И он успокоился, перестал дергаться. Что бы ни происходило, от него, похоже, все равно ничего не зависит…

Движение по-прежнему представлялось вестибулярному аппарату как подъем, и было непонятно, почему Калинов и окружающее его вязкое нечто до сих пор не расползлись по потолку.

Так продолжалось некоторое время, а потом вектор направления пропал, и Калинов повис в сером пространстве. Он догадывался, что движение не прекратилось, просто оно стало равномерно-прямолинейным и потому неощутимым. Понятие верха и низа полностью исчезло, окружающий его со всех сторон туман был абсолютно недвижим, и Калинов быстро потерял ощущение реальности происходящего. Чувство времени пропало еще раньше, и он уже не понимал, давно ли начали происходить с ним эти операции: час, неделю или месяц назад. Он словно растворялся в тумане, туман будто пил его мысли и душу, пил не глотками, а медленным, непрерывным потоком. Постепенно вслед за чувствами испарились куда-то желания, ушли вера, надежда и любовь, полностью растворился страх, и только любопытство не сдавалось, оно дрожащей искоркой билось где-то глубоко в мозгу, убегало от объятий уверенного в себе равнодушия, медленно опутывавшего Калинова, и не давало ни заснуть, ни отключиться, ни умереть. Словно отягощенная грузом вины совесть…