Виталий Каплан - Струна (=Полоса невезения)

А потом тряска закончилась и я наконец-то смог оглядеться.

Струна, совсем недавно ужалившая Флейтиста, росла там же, где и раньше. Гладкая, блестящая, твердая… Но упиралась она уже не в серое облачное небо, да и высокие травы исчезли, прихватив в собой бесконечно раскинувшиеся степные пространства.

Это был Мраморный зал, такой привычный и такой неожиданный. Не хватало лишь метронома, да и весь потолок сильно изменился. Он стал выше и освещался дополнительными рядами ламп, словно на новых станциях столичного метро. И в самом центре его зияло отверстие, неровный круг, из которого сочилась черная пустота. Точно такая же дыра имелась в мраморном полу. Между ними и протянулась Струна, опускаясь из тьмы и убегая во тьму.

Я вновь огляделся.

Они были здесь, стояли в дверях лифта. Да и куда им деться? Восхождение окончено, доступ в зал разблокирован. Лена, гладковыбритый Геннадий и худощавый глава боевиков Сальников. Руководящая тройка. Ферзи, примеряющие колону.

А вот лифт, на котором сюда приехала честная компания, я видел впервые. Очередной секрет «Струны». Странно только, почему такой светлый? Весь белый, словно идеальная больничная палата.

Я стоял у Струны, троица мялась в лифтовой кабине, не решаясь выйти в зал. Краем глаза я различил нечеткий, расплывающийся силуэт рыжеволосого Кости и вдруг понял, что его замечаю лишь я.

— Он мертв? — Лена кивком указала на тело Флейтиста.

Кажется, приближаться она боялась. Сила, неподвластная геометрии Евклида, вряд ли подчинится Старшему Хранителю Елене Ивановне.

Та провела ладонью по лбу и, вздохнув, прошептала:

— Держись, Кость. Ну кто же знал, что этим все кончится? Мы были уверены, что всё как всегда…

Я стоял, украдкой посматривая в сторону Костика, но старался не отрывать глаз и от троицы. Кто их знает, какие у них в запасе хитрости, какие тайные дорожки имеются у них к глиняному Демидову?

— Пойдем, — так же отрывисто, явно сдерживая слезы, велела Лена. — Давай в лифт, скорее…

— А он? — я перевел взгляд на труп Максима Павловича.

Теперь, когда странное поле исчезло, все выглядело по-настоящему страшно и неизбежно. Пожилой человек в старомодном пиджаке лежит на черном мраморном полу, рот едва приоткрыт, глаза тоже…

Сердечный приступ в метро. Суетливые люди, голова идет кругом, нет сил удержаться, ты падаешь, из последних сил пытаясь найти за что схватиться, сердце раздается болью по всему плечу, дама, которую ты зацепил рукой, возмущенно оборачивается, потом, сообразив, в чем дело, что-то говорит, больно и холодно… А потом усталый от долгой смены сержант, сидит рядом и пишет ручкой в замызганном бланке со слов свидетельницы:

«…Я почувствовала сильный толчок сзади, обернулась и увидела, что какой-то старик падает, попыталась ему помочь, но не смогла. Когда подоспели мужчины…»

Сержант машинально записывает, стараясь оставить место для подписи свидетеля, и думает, что нет процедуры глупее. Окажись это тщательно скрытым убийством, никто все равно не дойдет до истины. Надо скорее составить опись вещей и вызывать труповозку…

…Я дернулся — столь живо представилась мне эта картина. Но голос Лены напомнил мне, где я и кто.

— Идем, Кость, быстрее. Струна оставляет таких себе. В следующий раз его не будет.

Какая глупая фраза. Будто не из жизни, а из фильма Тарковского «Сталкер». Хотя у Стругацких Зона вела себя как-то приличней.

— Иди, — шепнул рыжий Костик. — Они о чем-то подозревают. Не усугубляй.

— Струна, — произнес я. — Она забирает виновных…

— Всегда, — кивнул худощавый Сальников.

Мне почему-то казалось, он попытается обогнуть эту тему.

— Все это все, — попробовал я. — Но Флейтист — это Флейтист. Он — не все. Я не чувствую необходимости оставлять его. Я не верю, что Она требует этого. Это же варварство, в конце концов.

— Идем же, Кость, какой же ты все-таки… — в голосе Лены послышались раздраженные нотки. — Она никогда этого не требует. Это само собой разумеется. Так должно быть!

— Почему? Откуда это известно? Кто напел? Если не Высокая Струна, то кто же? А давай вот сейчас Ее спросим, а? Раз уж ко мне перешла его сила… — сам не понимая, что делаю, я воздел руки к темному потолку. — Высокая Струна, скажи свое слово!

Рыжий Костик предостерегающе зашипел, но было поздно. Я понимал, что творю нечто безумное, но уже не мог остановиться. Наконец-то я убил в себе этот барьер не то страха, не то просто инстинкта самосохранения. Убил и понял, что не хочу больше ничего. Совсем ничего, никакого исхода.

Без меня… без меня, как и раньше. Ведь кем бы я ни был во всей этой нелепой истории, этой карикатуре на справедливость, я оставался лишь кляксой на Лунном поле, маленькой и неподвижной. Мимо меня проходили какие-то люди, им было нужно добраться до цели, и дороги их столь различались, что темнело в глазах.

Зимин с потомками рвался открыть новый бар, «Струна» — спасти всех детей на Земле, КПН — остаться собой, просто тайной полицией, ибо секретные службы очень быстро превращаются в самодостаточные структуры. Даже у Пашки Шумилкина была цель. Мечтал же он, как чакры его разверзнутся, а мозг зальет хлынувшим из астральных сфер Добром.

А я? Как был, так и остался бомжом, собирающим бутылки. Как старая космическая станция, работающая лишь на поддержание внутренней температуры. Я просто существовал. Надоело.

Надоело существовать.

— Что же ты молчишь, Высокая Струна? — усмехнулся я, глядя на дырку в потолке. — Не в голосе ныне, или не в тоне?

— Достаточно, — прервала меня Лена, а рыжий успел лишь шепнуть:

— Они просто не могут подойти к тебе. Их не пускает… Это очень смелая женщина, стоит на самой границе…

И тут уже я рассмеялся.

Главвоспитатель и главбоевик стояли в кабине лифта. Одна лишь Елена Ивановна, Леночка, Ленка отважилась сделать несколько шагов вперед.

Дорога к Струне.

Можно дотронутся до Нее, если та разрешит, а не скроется как вечно отдаляющийся горизонт. А ведь обратного пути нет. Есть лишь бесконечные травы, шум ветра и облака. Псевдотональность. Заготовка для сайта…

— Послушай, Демидов, — голос у нее изменился. Сейчас он был сух, и не осталось в нем ни ласки, ни иронии, ни даже той кошачьей угрозы, которой в свое время удостоился гордый торговец Абдульминов.

— Послушай, Демидов. Ты можешь сидеть тут всю жизнь. И похоже, ты сделаешь это, потому что ты — русский интеллигент, а значит — дурак. Устроишь себе то ли скит, то ли логово… А может, вдруг озвереешь… — она осеклась, позволив себе улыбнуться. — Помнится, в Мухинске ты уже доказал, что и без Резонанса готов на ратные подвиги. Но выслушай меня сначала, а потом уже кидайся ломать самовластие и писать на нем граффити.